Схождение в ад (сборник)

— Да. Порою вернуться обратно намного сложнее, нежели куда–то придти… Но прежде, чем мы расстанемся, я отвечу на твои невысказанные вопросы. Запомни: есть много миров за границами добра и зла. И твоя земля — частица того общего, что составляют миры эти в своем противостоянии, зачастую — и во внутреннем. Ты еще не определился, на чьей стороне. Советую с этим поспешить. Чем раньше — тем лучше. Ибо выбор — необходимость для каждого. Что еще? Тебе предстоит нелегкая и необычная жизнь. И мы… да, мы внимательно понаблюдаем за развитием ее, обещаю. Далее. Уясни: ты можешь быть творцом судьбы и событий только в своем Энрофе, то бишь, на Земле, а не являться сюда в гордыне с планами какихто переустройств… Порою, впрочем, с занятными планами. Хотя…Твой Магистр просил неуязвимого тела? Глупец! Оно может быть дано лишь Зверю. Он просил бессмертие? А бессмертия нет! Ни для него, ни для тебя, и даже — ни для меня! Как нет и смерти! Есть вечная череда трансформ. И здесь, и там, и повсюду. И — неотвратимость расплаты.

Они сидели в размытом свете трех лун, лившемся в бойницу башни, и вдруг легкий ледяной воздух повеял из нее, коснувшись их лиц, и Эрдан вздрогнул, сузив глаза и, пристав со скамьи. Сказал:

— Вот и он… Пошли.

Они спустились на безлюдную площадь, озаренную космосом Ада, и Ричард услышал в сознании:

— Встань на колени. И — не смотри на него. Только не смотри на него, подкидыш!

Страшная, всепоглощающая тень скользнула над миром, и даже камень сжался в первозданном ужасе перед властелином мертвого огня и бездонных лиловых бездн; Ричард почувствовал чудовищную, вселенскую мощь темных крыл, чьим дуновением, как ураганом подхватило его — сжавшегося в комок посередине булыжной пустоши человечка, пушинкой отброшенного во мрак летящего навстречу пространства…

Оглушенный, он очнулся в снегу, на площадке возле «орлиного гнезда», а, вернее, возле дымящихся бесформенных руин бывшей горной цитадели.

Занимался тусклый рассвет. Сквозь языки утихающей метели, гулявшей по склонам, различались редкие огни, горевшие в отеле, расположенном в долине.

Некоторое время он блуждал среди обломков кирпича, черепицы, мебели и стекла, натыкаясь на обезображенные трупы «рыцарей» и прислуги. Увидев раздавленную бетонным перекрытием голову Краузе и его смятый, с обломанным рогом шлем, валявшийся неподалеку, еле совладал с подступившим приступом рвоты.

Из разбитого шкафа с оторванной дверцей, что когда–то стоял в спальне, он вытащил свою одежду и, сбросив балахон, дрожа под порывами пронизывающего жгучего ветра, облачился в костюм и в пальто.

Во внутреннем кармане пиджака нащупал свой бумажник с документами и кредитными карточками.

Еще раз прошелся в развалинах, пока, наконец, неподалеку от мертвого ламы, не увидел лежавшую навзничь Глорию.

Стер пальцами припорошивший ее лицо снег… Длинная рваная рана тянулась от лба ее к темени. Короста замерзшей крови залепила глазницу и волосы.

Ему захотелось завыть. В голос. Как умирающему в зимних горах волку. За что?! Неужели ему вовсе не суждено счастья?!

Она лежала в снегу, как красивая сломанная кукла, а он стоял над ней и беззвучно рыдал, не зная, кого винить и кого проклинать… Судьбу? Себя? Краузе? Карму?..

Среди покореженных от взрыва, видимо, газохранилища, машин, он обнаружил единственный уцелевший «линкольн» с треснувшим лобовым стеклом и, взломав рулевую колонку, накоротко соединил провода, пустив двигатель. После, лавируя между завалами кирпича, вывел машину на заснеженную дорогу.

А через два часа, бросив «линкольн» возле крохотной железнодорожной станции, он сел на поезд, идущий в Вену.

АЛЕКСЕЙ ТРЕПЕТОВ

Трепетов очнулся от пробиравшего все его тело мороза на скамье возле старого парка, некогда разделявщего восточный и западный Берлин.

С трудом встал, стуча зубами от озноба. Сознание постепенно освобождалось от дурмана, и он начинал уяснять, что каким–то чудом остался в живых, и позади страшный подвал, гулкие голоса допрашивающих, доносившиеся сквозь наркотическую пелену, сонливое безволие и темные бессознательные провалы памяти…

Сгибы локтей ныли тупой, неотвязной болью. Он посмотрел на запястья рук, увидев наплывы багрово–черных синяков, тянущиеся к ладоням… Да, искололи его изрядно и безжалостно…

В куртке обнаружился паспорт и — сберегательная банковская книжка.

Дрожащими пальцами он перелистал ее страницы. Так и есть! Эти сволочи ограбили его вчистую! Но когда, как?! И зачем все свои деньги надо было держать на одном счету?! Идиот! Сложил все яйца в одну корзину!

Вот тебе и дивные тропические острова, вот тебе креветки и креолки…

Да и чего ради он сунулся в этот треклятый Берлин! И куда теперь идти? И кто он теперь? Продрогший, еле волочащий ноги нищий!

Единственный человек, к которому он когда–то и мог обратиться Виктор, но сейчас любой телефонный звонок бывшему лже–агенту несет в себе самоубийственную опасность, ибо парень, похоже, соскочил с крючка, связавшись с теми, от кого ему, Трепетову, бессмысленно ждать пощады.