Схождение в ад (сборник)

С другой стороны, что такое советские рубли? — успокаивал себя Боря. Вата… Одновременно он высчитывал. При работе в такси в среднем зарабатывалось две тысячи в месяц. Семьсот долларов — квартира, пятьсот — еда. Одежда — копейки, на сто долларов на распродаже можно принарядиться в пух и прах. Однако все равно не очень–то густо и остается… В Союзе с ватными, но в большом количестве, рублями Боре жилось лучше. И куда как праздно. Стоп, возражал он сам себе. А экология? А жизнь среди серых людей и серых зданий? Беготня за дефицитом? Идиотские законы, «нельзя» на каждом шагу? Пусть таксистом, пусть нищим среди изобилия, но ведь жить богатым среди нищих удручающе скучно. И опасно! А здесь все стремились к богатству.

В общем, стабильность американской семьи Борю привлекала. Привлекала кооперативная квартиры жены, невольная каждодневная практика в английском языке, к браку принуждал и зверствующий СПИД, да и просто устал он, набегался…

Зарегистрировали брак в Сити–Холл, в Манхэттене, неподалеку от знаменитого Бруклинского моста, с которого, по словам Маяковского, безработные бросались в Гудзон вниз головой. Протекала под Бруклинским мостом, правда, Ист–Ривер, так что насчет Гудзона поэт дал маху.

Свадьба прошла скромно, среди англоязычных родственников невесты Риты, отметивших прекрасный аппетит жениха, проявленный им за столом.

После свадьбы потянулись семейные будни. Рита, служащая банка, напирала на активное зарабатывание Борисом серо–зеленых денег. Боря соглашался, но арендовал желтую машину на два дня в неделю, не более, опасаясь, что текучка труда засосет. Боре не давали покоя прошлые сверхдоходы. Ну почему, почему здесь их никоим образом невозможно извлечь? А ведь летают некоторые а собственных самолетах развлечься на Гавайи, а тут вертись по вонючему Нью–Йорку и лижи задницы клиентов за три–четыре доллара чаевых, может, и скопишь на поездку к этим Гавайям в общественном транспорте…

Неизвестные и хитрые механизмы работали здесь на ниве извлечения сверхприбылей, и освоить механизм дано было лишь американцам с их американским языком, воспитанием, образованием и опытом, а Борю угораздило родиться в Воронеже, прожить жизнь в Союзе, а здесь уже доживать, в труде добывая хлеб свой… А так не хотелось, ну не хотелось и — баста!

Не один Боря мучился этаким образом, но единострадальцы своей солидарностью успокоения не приносили.

— Я решал в министерстве вопросы, — ныл на Брайтоне один из них. — Я с премьером за руку… А тут? Таксистом вшивым устроиться не могу!

Этот страдалец, равно как Боря, был из вновь прибывших. А ветераны? С десятилетним, а то и двадцатилетним стажем? Те говорили иное. Да, трудно, да, несладко, но надо перетерпеть.

И действительно, неплохо устроились многие ветераны. Свои магазины, кафе, рестораны, автомастерские и заправки…

Их мир был миром сытых, иной средой, куда Борю и ему подобных не очень–то и допускали, подобно тому, как в армии не допускают «старички» в свою компанию даже ближайший по сроку призыв, а уж что говорить о среде офицеров и генералов. Впрочем, генералы американской жизни на Брайтоне не появлялись, да и вообще в среде эмигрантов из СССР отсутствовали. Но миллионер на Брайтоне — не редкость, и почему бы миллионером не стать, как справедливо размышлял Боря, расправляя и убирая в бумажник три зеленые десятки, заработанные на переноске тяжестей с первого этажа на второй у соседа–кубинца.

Жил теперь Боря в Бронксе, в приличной его части, но тянулся в далекий Бруклин постоянно — там было общение, соотечественники. Тянулся к уютному Брайтону с его серой дощатой набережной, океаном, овощными лавчонками, грохочущим над домами сабвеем и вывесками на русском языке…

Там, в американском Бронксе, преобладала идеология покорного служения офисам и домашним очагам; здесь, в маленькой Одессе, перенесенной на берег Атлантики, витал дух некоей романтики и мыслили категориями, Америке неизвестными. И звучало над океаном ностальгическое, но и задорное, с порывами ветра из шального динамика:

Здесь нету моря Черного, но есть залив Гудзона,

А вместо Дерибасовской по Брайтону пройдем,

Здесь в магазинах ты найдешь от водки до лимона,

Здесь также нет ОБХСС, но мы переживем…

Для жизни одессита все здесь создано природой,

Здесь деловому человеку — сказочная даль!

Здесь вместо Дюка Ришелье есть статуя Свободы,

А вместо красной «Лондонской» здесь

есть «Националь»…

Никакой сказочной дали в своей судьбе прагматический Борис покуда не разглядел. Такси, мелкая халтура — от переноски тяжелых предметов до бетонирования дорожек на участках с частными домами в Бронксе, репетиторство математики со школьниками из русскоязычных семей — этим и ограничивалось.

Вместе с тем зрели идеи масштабного свойства. К примеру, прилепился ариец Боря к синагоге как общественник. Люди в синагогу ходили разные, в том числе богатые старики и старушки, и Боря пытался втереться в доверие к состоятельным прихожанам в надежде если не на наследство, то уж на полезный контакт.