Схождение во ад

Грохотавшая в городе нескончаемая канонада, оживленное шарканье чьих-то ног по мостовой, доносившиеся крики и рев сирен сознавались , как нечто суетное и малозначимое, однако очередным утром, выдавшимся на редкость тихим, даже беззвучным, словно оцепенел весь мир, он проснулся, начисто отрезвленным от долгого и тягостного дурмана; сжав голову ладонями, уселся на кровати, испытывая безразличную пустоту мыслей, а после подошел к окну, отдернув светомаскировку...

Мягкий свет майского утра тотчас заполонил комнату.

И в сознание Роланда врезалась, намертво запечатлевшись в памяти, картина: катящий по улице "виллис", на заднем сиденье которого сидели, небрежно забросив руки за спинку, двое офицеров в фуражках со звездами, а впереди, рядом с пожилым шофером находилась девушка с пышными волосами шатенки, в очках с круглой роговой оправой и в выцветшей пилотке, радостно улыбавшаяся несшемуся на нее весеннему ясному пространству...

Победители.

Светомаскировку с окон снимать он не стал, а зажег свет, уселся в кресло и какое-то время размышлял, что же теперь делать?..

Судя по всему, в этой части города хозяйничали русские, а встреча с ними ему, офицеру СС, не сулила ничего доброго, как, впрочем, наверняка и с американцами, и с англичанами, но последние представлялись все-таки менее опасными, нежели большевики, имевшие, как слышал Роланд, еще более кровожадную, нежели гестапо, контрразведку.

В одном из отделений бумажника у него хранилось несколько своих фотографий и, использовав чистые бланки документов и печати из портфеля Краузе, он уже через час стал Роландом Валленбергом, присвоив себе фамилию приятелялетчика, канувшего в неизвестность на просторах восточного фронта.

Подлинная метрика приятеля, различные его удостоверения и дипломы обнаружились в деревянной шкатулке, стоявшей в одном из ящиков письменного стола.

Спустившись в подвал, Роланд прихватил с собой из подсобки лопату и лом; подковырнув одну из тяжеленных бетонных плит, устилавших дно подвала, отвалил ее в сторону, принявшись копать яму, куда опустил портфель Краузе, предварительно обмотав его своей шинелью.

Из портфеля он взял только деньги; записи штандартенфюрера ему были попросту не нужны, именной кинжал и "Вальтер" представляли опасность для их владельца, а потому и свой табельный "Люгер" он тоже решил захоронить в яме.

Бланки документов тоже могли вызвать много вопросов в случае вероятного обыска; единственное, о чем жалел Роланд - так это о старинном кинжале, представлявшим, конечно, музейную ценность, но ведь и его способны расценить, как незаконное холодное оружие, а потому на какое-то долговременное обладание столь уникальной вещицей в данных смутных обстоятельствах рассчитывать не приходилось.

Машинально он нащупал под рубашкой грани окаймленного серебром камня, решив оставить его при себе, - в крайнем случае, невелика потеря.

В яму полетел форменный китель, галифе, фуражка с эмблемой-черепом; плита ровно улеглась на прежнее место; стыки ее Роланд не поленился залить цементым раствором, а после, тщательно убрав остатки грунта с пола, поднялся наверх, в душевую, смыв с себя пот и грязь.

После не торопясь собрал рюкзак с продуктами и, хотя неудержимо хотелось выпить вина, в удовольствии такого рода он себе решительно отказал.

Его словно кто-то подталкивал к незамедлительному уходу из этого дома, - пусть в неизвестность, пусть в лапы врага...

Он запер за собой дверь черного входа и постоял на ступенях, превозмогая дрожь во внезапно ослабевших ногах, опьяненный, как от доброй бутыли "рейнского" - свежим, хотя и с явным запашком гари, воздухом.

Вот и все.

Теперь ему надлежало уходить на запад. Снова - в другую жизнь.