Схожу-ка я замуж!

Что же касается фельетона, то признание Нади В. из Находки окончательно убедило нас в том, что воздействие его оказалось равным нулю. «Пусть он бил! — дрожащей от высоких чувств рукой вывела Надя. — Пусть бы он разнес в клочья весь мюзик-холл, все равно я его люблю. Я преклоняюсь перед его кротостью и ангельской красотой, и ничто, слышишь, дорогой Крокодил, ничто не остановит меня в этом чувстве, никакой другой фельетон! Эх, редакция, редакция, ну зачем вы так очернили гения?!»

Я не успел мысленно возразить Наде, как в руки попалось письмо поклонника из Нальчика, не пожелавшего назвать свое имя, В письме содержался ответ прямо в адрес Нади, однако совершенно неожиданного содержания: «Нет, конечно, сама редакция здесь ни при чем. Я понимаю, что один знаменитый дирижер (сами догадайтесь кто) давно ненавидит Архарова и на некоторых концертах с его участием намеренно убыстряет темп, стараясь сбить певца и опозорить его перед телезрителями. И еще есть один артист-певец, тоже ослепительно красивый и молодой, который поставил себе цель выжить Архарова с эстрады и тем самым возвеличить собственное «я», слегка пошатнувшееся из-за отсутствия сильных голосовых данных. Так что оба они, дирижер и артист-певец, приложив максимум чудовищной изобретательности и войдя в преступный сговор, ударили по Архарову фельетоном».

Если верить неизвестному из Нальчика, то дело было совсем плохо: налицо коррупция, почти мафия — знаменитый дирижер, знаменитый артист-певец и… «Крокодил». «Чур меня! — пробормотал я и, глядя на объемистую пачку свежей почты, подумал о том, что совсем недавно тоже принадлежал к армии поклонников Андрея Архарова…

Конечно же, талант надо любить, беречь и лелеять, но когда это делается в самом худшем смысле бездумно и безоглядно, тогда талант действительно в опасности, ибо мещанское идолопоклонство никогда не приносило пользы ни талантам, ни поклонникам.

СЛУЧИТСЯ ЖЕ ТАКОЕ

ПЕСЕЦ, КОТОРЫЙ ЕДВА НЕ РАССТРОИЛ СВАДЬБУ

Август на Командорах был в шквальных ветрах, то и дело нападающих злых мелких дождях. Кепку приходилось натягивать на манер ушедших в прошлое беспризорных — но самые уши, а под пиджак надевать толстый свитер. Море огорчало рыбаков злым накатом, когда невозможно спокойно пришвартоваться и высадить шлюпку. Быстрые ватные облака деловитыми бесконечными полчищами обтекали скалы, спеша куда-то, и стоило оторвать взгляд от земли, как серые шапки гор немедленно трогались с места и плавно устремлялись в океан.

Мы сидели у самых скал, неподалеку от бухты, и ожидали погоды. На минуту прорвалось солнце, скалы вспыхнули фантастично изумрудным цветом, пахнуло теплом, геолог Миша скинул пиджак, положил его на замшелую глыбу и продолжал свой неторопливый рассказ о старой лоцманской карте, на которой не были помечены рифы, едва не сыгравшие с ним страшную шутку…

Подошел, посасывая коротенькую трубку, бородатый рыбак, прибывший с материка, и передал Мише письмо от невесты, которое Миша заботливо спрятал в боковой карман, набросил, было, пиджак на плечи, но раздумал и опять положил на глыбу. (Забегая вперед, скажу, что он потом долго будет вспоминать этот незначительный момент, ахая и разводя руками…)

Итак, положив пиджак на глыбу, Миша небрежно поправил рукав, отошел и с жаром продолжил свой рассказ. А я вскоре заметил, что к рассказу прислушиваемся не только мы. То здесь, то там из-под камней высовывались любопытные мордочки песцов, по-летнему облезлых, грязновато-серых и поджарых.

— Тут их тьма! — пояснил Миша, который, пробыв на островах месяц, считал себя аборигеном. — Зимой они красавцы, а сейчас — побирушки.

Солнце исчезло, налетел дождичек, и Миша потянулся за пиджаком. Однако камень был пуст. Миша недоуменно огляделся.

— Ребята, тут был мой пиджачок…

Лицо его вдруг покраснело, глаза выкатились…

— Держи и-и!! — заорал он, кидаясь к скале.

А мы все покатились со смеху, хотя, честно говоря, ситуация сложилась скорее трагическая. Низкорослый песец, держа в зубах Мишин пиджак и отчаянно работая лапами, взбирался на скалу по тоненькой тропинке все выше и выше…

— И когда он успел?! — восхищенно сказал кто-то из ребят. — Кинокамеру бы сейчас!

— Вот ворюга! — жалобно стонал Миша. — Зачем тебе пиджак?!

Потерпевший подбежал к скале, а следом за ним и мы. Но скала была настолько крута, что все остановились. А песец скрылся за выступом и вскоре показался на высоченной площадке, метрах в семидесяти от нас, недосягаемый и поэтому уже неторопливый.

Несколько секунд он смотрел на нас, не выпуская пиджака из зубов, потом небрежно бросил поклажу и уселся рядом.

— Отдай пиджак!! — умолял Миша, стуча по скале кулаком. — Отдай немедленно, слышишь, хулиган! Что ты купишь на мои деньги?! А паспорт тебе зачем?

— А письмо тем более, — пробормотал рыбак с трубкой, и Миша, вспомнив, что было еще и письмо, схватился за голову.

— В норе у одного песца, — вспомнил кто-то, — нашли золотые часы и пять серебряных ложек…