Схожу-ка я замуж!

Письмо Ольги Р. из Перми только усилило мое подозрение: «С возмущением прочла фельетон. Дебошир Андрен Архаров? Не может быть! Архаров — любимец публики. Это, извините, клевета! Такая внешность, такая фигура! Надеюсь, со мной согласны очень многие!»

Юлианна Н. из Крымской области философски развила эту прямолинейную мысль: «То, что вы о нем пишете, это все смешно, это все ложь! У него гениальный, самый артистичный, наивысший талант. С него бы портреты писать! У Андрея Архарова такая жизнь играющая! Все, что он ни сделает в жизни, он все играет! Просто для него жизнь была ничто без игры. Его надо просто понять, а не писать про него фельетон!»

А подруги-десятиклассницы из Ленинграда прислали письмо, которое заставило нас иными глазами взглянуть на нашего специального корреспондента.

«Как мог он написать эту глупую, полную черной зависти статью! Ну а насчет драки нужно сказать, что в мужчинах всегда ценились смелость и умение постоять за себя. Пластинки Архарова мы купим за тройную цену!»

«Это действительно здорово — уметь постоять за себя, — подумал я. — Будучи настоящим мужчиной, позвать здоровенных дружков, навалиться на администратора, нанести ему тяжелые удары в пах и голову. Ай, молодец, ай, рыцарь!»

Ах, эти слава и обожание! Как хороши они, как приятны! Что как не истинная любовь к прекрасному, что как не забота о будущем великого человека, побудили нескольких энтузиастов расклеить на столбах такие вот торопливо отпечатанные на машинке афишки: «ТАЛАНТ В ОПАСНОСТИ! ВСЕ ВЫ ХОРОШО ЗНАЕТЕ АНДРЮШУ АРХАРОВА КАК МОЛОДОГО ТАЛАНТЛИВОГО ПЕВЦА. МЫ ТРЕБУЕМ СМЯГЧИТЬ ЕГО УЧАСТЬ!»

Талант был действительно в опасности. В процессе следствия замечательный певец, который не так давно был лишен водительских прав за езду в пьяном виде, вновь уселся в том же пьяном виде за руль автомобиля, который любезно предоставил ему один из поклонников, и помчался, рискуя врезаться в прохожих.

Еще одно письмо заставило нас усомниться в пользе выступления. Мы узнали об Ольге В. из Вологодской области, отправившей, как следовало из текста, свое письмо в 00 часов 45 минут. В отличие от других авторов Ольга смотрела на случившееся сквозь призму равенства внешних данных. «Сама я не обделена красотой, но я ничем не могу помочь ему, хотя как красавица красавца отлично его понимаю. Нужно помочь ему, пока не поздно! Я буду ждать тебя, Андрюша!»

«Какая безоглядная вера, какая здоровая сентиментальность и доброта, какое чудовищное взаимопонимание!» — подумал я.

А в письме Розы Ф. из Челябинска была еще и попытка к самопожертвованию: «Андрюша, я ничему не верю, так как знаю, что человек с таким голосом и внешностью может совершать только хорошее. Если тебя вдруг лишат свободы, хочешь, я пойду ради тебя на скамью подсудимых, на самые страшные испытания, я отсижу весь срок, а ты пой и радуйся и радуй людей своим талантом и красотой. Если хочешь, два слова о себе: люблю твои песни, хожу в джинсовом костюме и обожаю танцы».

(Честно сказать, я так растрогался, что шмыгнул носом.)

Читатель Б. из Уфы упрекает редакцию в корысти и гиперболизации: «Ваш фельетон — попытка очернить певца в чьих-то корыстных целях. Кому-то в редакции он сильно мешал. Да, была драка, обычная, не отрицаю. У кого не бывает ее в молодом возрасте! Лично я вот вчера в подъезде иду, двое на гитаре бацают, тишину нарушают, песни вопят, проход загородили, я одному врезал, он мне, я ему. Думаете обо мне фельетон написали? Три ха-ха! Никто из соседей даже не заметил. А Архарова — на всю страну, что возмутительно. Пел бы себе красавец певец, голос-то его сам по себе, а кулак — это же его личное дело!»

Я немедленно опросил сотрудников редакции: употребляет ли кто сырые яйца и не занимается ли тайно в консерватории. К счастью, таких не оказалось, и, стало быть, подозрение в корысти отпало. Что же касается кулака как «личного дела», то этот вопрос меня даже как-то поставил в тупик.

Может, это и не совсем кстати, но вспомнилась одна из скороспелых хвалебных статей об Архаровец вырезанная и присланная в редакцию одним из читателей. Это было, пожалуй, что-то из области метафизики, но, право же, автор, сам того не подозревая, расхвалив певца, где-то предугадал то, что должно было случиться несколько позднее. Это проглядывалось не столько в заголовке — «После аплодисментов», — сколько в концовке: «От его прощального рукопожатия, как и от слов, осталось ощущение твердости. Не придуманной — приобретенной. Может быть, это и есть уверенность в себе. Качество, которое так очевидно в певце и которое он стремится укрепить в тех, для кого поет».

Все действительно так и оказалось — и твердость руки и уверенность в себе — качество, которое было таким очевидным в нем и которое он укрепил в вышеперечисленных поклонниках.