Старался не шуршать и не задевать сухие ветки, двигаясь в глухом снегу, как уж по утренней росе. Тяжесть верной Сайги вселяла уверенность в быстрой расправе над чужаками. Что ж, моя паранойя никуда не делась, хорошо. Без нее было б не так интересно выживать в этом жестоком мире.
Но вся моя скрытность не пригодилась. Это друзья. Я услыхал кашляющий смех Егорыча и слегка заплетающийся голос Валеры, который рассказывал что-то про веб-сайты и программирование. Вот гады! Устроили привал без моего приказа. Хотя, кто я такой, чтобы им указывать? Командиром меня никто не назначал. Я с шумом выпрыгнул из кустов и приблизился к огню. Старый рубил сучья и аккуратно укладывал в большую кучу, айтишник расположился на бревнышке, нога на ногу. В руке моя термокружка. В центре композиции аппетитно скворчащая над огнем туша оленя.
– О, Санек, чего так долго? – заулыбался Валера. – А где Лена, ик?
– Не понял, у нас что тут, пикник с шашлыками? – хмуро спросил я. – Ваш костер с дороги видно!
– Ты не серчай, но отдых тоже нужон! – молвил дед, прикладываясь к фляге.
– А тебе не лишко будет, Егорыч?
– Так это же для сугреву…
Действительно, чего это я начальника врубаю? Глухая ночь, тайга. Вот здесь и переночуем. Присев рядом с камрадом я расслабил наконец-то свои натруженные спортивные ноги.
– Лена!!! – прокричал я. – Иди сюда, все нормально!
– Держи, Санек, штрафную, – блаженно улыбаясь, Валера передал кружку.
Я хлебнул от души, огненная жидкость пробежала по пищеводу, взбадривая нутро.
– Ништяк… ох… есть закусить?
– Конечно, вот печенюшки. Тоже на дороге валялось.
– Все хоть собрали? – спросил, закидывая в пасть пару штук.
– Не сумлевайся! – хмыкнул дед. – И потроны и едьбу…
– И мой Вепрь! – передернув затвором, похвастался Валера.
– Да я уж вижу…
– Блин! Вы все-таки убили оленюшку!
Я помог Лене спуститься в костровую яму, укоризненно глядя на Егорыча.
– Так энто самое… – лесничий отвернулся. – Подох зверь… ну, я, шоб добру не пропадать, из упряжи ево вжить – и на вертел!
– А где сани и где второй олень? – спросил я.
Старик развел руками:
– То я не ведаю, убег, поди… кто ж знат, што на уме у зверя дикого?
Лена уселась рядом и закрыла варежками лицо.
– Не реви, – успокоил я. – Ты же не думала, что рогатый будет жить вечно?
– Я не реву! Дым в глаза лезет. Блин, щас вся шуба провоняет, – вздохнула девушка и принялась вытряхивать снег из сапожек.
– Главное, следи, чтобы искрами не прожгло, – усмехнулся я, протягивая напиток. – Глотни-ка чайку и сходи, нарви лапника. Здесь переночуем.
Лена поднесла кружку, понюхала, носик сморщился. Но, надо отдать должное, все выпила. Вернув посуду недоумевающему Валере, натянула обувь и отправилась ломать ветки. Молодец, подумал я, хозяйственная, хоть и стонет постоянно.
Егорыч покрутил вертел, чтобы другая бочина тоже пропекалась, наплескал еще по чуть-чуть из фляги. Я достал нож и отрезал более-менее поджаристый кусок. Ну, что ж, можно и расслабиться. Мы принялись неспешно беседовать обо всяких пустяках. Вскоре Лена, натаскав огромную кучу лапника, присоединилась к нам.
Мы болтаем и смеемся, забыв о проблемах и ужасах войны. Здесь, в сердце северного леса, кажется, будто мы – последние люди на планете. Даже моя паранойя отступила смущенно вглубь разума. И это едва не стоило нам жизни…
Глава 67
Сухие сучья уютно потрескивают в костре. Я откидываю редкие прилетающие искры с шубы Лены. Девушка вовсю клюет носом, уткнувшись в мое плечо. Егорыч бодро храпит, давно приговорив свое пойло. Не спим только мы с Валерой. Другану просто не спится и хочется поболтать, а я думаю о Схроне. О том, что в нем улучшить в ближайшие месяцы.
– Чаю хочется, – потянулся Валера. – Санек, у тебя не осталось заварки?
– Ой, я бы тоже чайку попила с печеньками, – тут же проснулась Лена.
– Да нету нихуя больше, – я выкинул окурок в костер.
– А почему ты так мало взял?
– Блять, в смысле, «мало»? Пендосы ебаные все отобрали, забыл?
– Саня, не кипятись. Кстати, давно хотел спросить, – Валера принялся протирать линзы очков, – почему ты так много материшься? У меня уши просто вянут! А с нами дама…
– Она привыкшая, – ухмыльнулся я. – Правда, любимая?
– Да, пиздец… – с грустью сказала Лена.
– Нет! Я считаю, что мы культурные люди, согласен? А раз мы культурные, то должны выражаться культурно, то есть, не используя ненормативные слова из лексикона маргинальных личностей. Если бы в книжке, например, кто-то матерился, я бы тут же бросил ее в костер!
– Да ну, нахуй.
– Да! Сейчас я читаю замечательную книгу «Механики» Александра Марта. И там никто не матерится, заметь!
– А мне поебать. Я люблю материться! Так получается более ярко выражать свои эмоции. А ты, Валера, не материшься, и все гавно в тебе копится-копится, а потом хлещет через край. Прямо как сейчас, блять. И если уж ссылаешься на книги, то должен знать, есть дохуя напечатанных произведений с матом. Даже Пушкин, Александр, блять, Сергеевич хуячил матерные стихотворения. Так что, дружище, я буду разговаривать так, как мне нравится! Вот, слушай! Хуй, хуй, хуй, хуй, хуй, хуй, хуй!
– Перестань!