СХРОН (дневник выживальщика) (СИ)

– Не паникуй! – ответил я, придерживая рукой порывавшегося броситься в штыковую лесника. – Поищем запасной выход!

– Да ты гений! – Валера с трудом перекричал гром выстрелов.

В эту секунду что-то просвистело, и в помещение влетел густо плюющийся дымом предмет. Мы резко упали на пол. Но взрыва не последовало. Штуковина бешено вертится, источая едкий запах.

«Ну почему я оставил в схроне противогаз?..» – подумал я и через секунду отключился.

Глава 47

Мы сидим с Леной в сухой траве на крыше Схрона, любуясь закатом. Один из последних теплых дней перед вечными холодами. Но мы не подозреваем об этом. Раскупорили последнюю бутылку вина, нам хорошо. Чокнулись кружками из нержавейки. Я обнял за плечи. Но Лена не стала пить. Глядя на меня серьезными глазами, произнесла:

– Скажи мне одну вещь…

– Какую именно? – насторожился я.

– Ты, правда, любишь меня?

– Конечно, милая, – рассмеялся я, увлекая в траву. – Ты – термоядерная вспышка в моей стылой и суровой жизни!

– Послушай меня! – сказала она, отстраняясь.

– Хорошо, хорошо! – Я в хорошем настроении от вина и готов терпеть капризы.

– Если любишь, обещай, что не пойдешь в Кандалакшу!

– Какие «если»?! Конечно, люблю!

– Обещай! – Солнце нырнуло за горизонт. Резко потемнело.

– Да причем тут Кандалакша? Че ты несешь, Лен?

– Обещай! – Налетели серые тучи, поднялся нездоровый пронизывающий ветер.

– Ниче не понимаю, блин! Что там в этой Кандалакше?!

– Там смерть! – завизжала она прямо в лицо. – Смеееерть!

Вихри пурги мечутся вокруг. Лопнула замерзшая бутылка. Лена уже не визжит. Она воет. Ее лицо стремительно темнеет, отлетая кусками под порывами ветра.

– Смеееерть!!!

Схрон исчез, исчез заметаемый снегами лес. Разлетелась, словно пепел, любимая. Но пронзительный вой все терзает уши. Он не утихал, пока я летел в темную бездну. Теперь в него вплетаются другие вопли. Сотни тысяч воплей. На секунду мелькнул старый шаман, укоризненно качая головой. А потом я упал на ледяной бетонный пол…

– О, ты живой, камрад… – раздался голос Валеры.

Гул и вопли в моих ушах не стихают. И проклятый холод. С трудом присел, ощупывая тело. Черт! Я в наручниках! И вся снаряга куда-то подевалась. На мне только кофта и триканы, которые я обычно надеваю под теплые штаны. Даже ботинки забрали, твари! Револьвера, конечно, нет.

– Где мы? – Язык с трудом ворочается во рту. Видать, последствие парализующей химии.

– Не знаю, дружище… в плену, походу…

Глаза привыкли к темноте, и я разглядел окровавленное лицо Валеры. Очки помяты, но вроде, целые. Наверно, не лучше выгляжу. Рядом храпит Егорыч. У него забрали тулуп, но оставили валенки. Подавил желание забрать их. Есть и другие пленники. Кто лежит на полу, кто сидит, сжавшись в комок, кто забился в угол. Человек десять-двенадцать. Это все что осталось от нашего отряда? Я медленно выдохнул, чтобы успокоиться и унять злость поражения. В голову вернулась ясность и острота ума. Но проклятый гул не проходит. Да что за хрень? Эти вопли не плод моего воображения… кто может так орать за этими стенами? Словно толпа на стадионе.

Заскрипел засов, открылась тяжелая железная дверь. По глазам резанул свет. Гул и рев усилились. Я увидел только силуэт.

– Вот этот! – Он ткнул рукой в бородатого бедолагу в свитере.

Еще двое вошедших подхватили скулящее тело и вынесли наружу. Дверь с грохотом захлопнулась.

– Куда его потащили? – спросил я.

Валера посмотрел полным тоски взглядом:

– Откуда я знаю… но, походу, нам всем крышка…

Усилием своей титанической несгибаемой воли восстановил самообладание. Я жив, а это – главное. Да, у меня теперь нет оружия. Нет снаряжения и еды. Но есть чудовищная злость и могучие смертельно опасные руки, пусть и скованные наручниками. А также свободны ноги, которыми я могу отвешивать неожиданные вертухи. И зубы, которыми можно рвать тела врагов. К тому же забрали не все. Есть кое-что еще. Интересно, нас расстреляют или повесят? Блин. Скорей всего устроят показательную казнь, чтобы запугать местное население.

Я посмотрел на своего раскисшего друга.

– Не очкуй, Валера, – сказал я, безмятежно улыбнувшись. – Все нормально.

– Че нормального-то? – воскликнул он. – Это конец понимаешь? Конец! Мы больше никогда не вернемся домой! А что будет с моей семьей? Я не хочу умирать!

– Успокойся…

– Не могу успокоиться! Мы выживальщики, но мы нарушили главный принцип выживания – не лезть на рожон. Сидел бы сейчас в бункере, пусть и с тещей, попивал бурбон возле камина!

– Тут я с тобой согласен, херовая затея. Но что сделано, то сделано. В принципе, прикольно постреляли.

– А сейчас расстреляют нас!

– Ты как-то негативно мыслишь, дружище, – усмехнулся я. – Какой-то ты нервный. Не переживай. Если есть шанс, мы его используем. А если умрем, то и беспокоиться не о чем.

Валера ничего не ответил. Заворочался Егорыч. Громко испортив воздух, он уселся, протер глаза и с удивлением осмотрелся по сторонам.

– Мы шо, в плену, сынки? – спросил он.

– Ну, типа того, – ответил я.

– Да, незадача… а харчеваццо будем? Али ужо давали? Оставили деду пожрать-то хоть?

– Неа, не давали.