Схватка

— Э, черт! Подожди меня здесь, — сказал он жене, а сам с Голощековым пошел вниз.

Действительно, за калиткой, возле служебной машины, стоял начальник милиции Опалихи. Они поздоровались.

— Сержант нашей ППС доложил мне, что вроде бы в этом районе слышится стрельба. Ночь все-таки, а тут еще какие-то подозрительные иномарки мотаются…

— Нет, у нас пока все в порядке, — Арефьев благодарил Бога за то, что разговор происходи в темноте. — Мне тоже показалось, что где-то поблизости стреляли…

— Вот в том-то и дело, — сдержанно проговорил Коризно, — здесь такой район, не зря ведь зовется Мертвым полем…Сержант! — крикнул он в сторону «лендровера», — передай в дежурную часть, что у строения ?9 все спокойно. — И снова Арефьеву: — На всякий случай проедем к рощице, а вдруг там резвятся какие-нибудь пацаны …

— Вашей профессии, Михаил Иванович, не позавидуешь, — Арефьев поежился, порыв ветра захолодил спину.

— До встречи, Герман Олегович, — попрощался подполковник, садясь в машину.

— Всего хорошего, — стараясь быть спокойным, ответил Арефьев.

Когда милиция уехала, Арефьев вернулся к дому. Злата ожидала его на крыльце. Она дрожала, словно осиновый лист, и тихонько плакала.

Рядом с Арефьевым появился силуэт человека, от которого несло порохом. Это был Воробьев.

— Ты, братец, чуть меня не подстрелил, — попенял ему Арефьев. — И тем не менее, спасибо, выручил…А что, Вадик, случилось с нашей охраной? К чему такая игра в поддавки?

— Спасибо адресуйте своей супруге, это она мне позвонила…Что касается нашей охраны…С ребятами надо расстаться, новенькие из охранной фирмы. Свою роль сыграл закон падающего бутерброда: все произошло именно тогда, когда у Буханца заболела жена, у Чугунова рана воспалилась, а Борис на тренировке подвернул лодыжку…

— А почему не сработала внешняя сигнализация?

— Да это только для непосвященных. Такие системы сейчас у всех и у Расколова в том числе…Преодолеть ее не труднее, чем перейти дорогу под красный свет.

— Зачем же мы тогда платим за нее такие бабки? Ладно, забудем об этом и давай лучше подумаем над тем, как сбить рог у этого бизона…Такие экспромты спускать нельзя…

— В таких случаях самое действенное лекарство — свинец или под днище авто 300 граммов пластита. Другого языка этот неандерталец не понимает.

— Пожалуй…

Арефьев смотрел на Злату, которая вместе с Рондой все еще ждала его на крыльце. На ней был надет его свитер, доходивший ей до колен.

— Я больше оставаться здесь не могу, — взмолилась женщина. — Давай оформим документы и уедем куда-нибудь за границу…Я согласна на любое место, хоть в Сахару, только бы не здесь…

Она ему была под мышку. Арефьев ее жалел, как малого ребенка, и ни в чем не отказывал. Ему и самому не хотелось идти в опостылевший дом.

— Послушай, откуда взялся Петр? — спросил он жену.

— Я ему тоже звонила. Ты, пожалуйста, его отблагодари, он ведь рисковал жизнью…

— Я его не обижу. Он действительно молодчина, сработал, как заправский террорист.

Они вошли в дом, где пахло пороховой гарью и чуждыми запахами. Подошли к поверженной картине.

— Знал бы художник, какая печальная судьба постигнет его творение, наверное, застрелился бы…

— Оставь картину в покое. Идем отсюда, я хочу чего-нибудь выпить, — Арефьев обнял Злату за плечи и они медленно пошли по лестнице наверх.

Тревожная ночь сменилась тревожным утром. Где-то в половине десятого раздался телефонный звонок. Без знаков препинания и пауз, пьяным голосом, Расколов проговорил:

— Мы с Кривозубом уж пьем на твоих поминках. Сегодня тебе, Ареф, крупно повезло, но запомни — реванш за мной. Я тебя обстругаю и сделаю симпатичного Буратино. А если будешь плохо себя вести, распилю на циркулярке и брошу в печку крематория…

Однако черная полоса в любой жизни рано или поздно проходит. Буквально, десять минут спустя после разговора с Расколовым, позвонил Шедов и сказал, что дела на фондовой бирже как будто налаживаются. Арефьев не стал ему рассказывать о ночном происшествии и даже сама мысль о возвращении к нему была противна.

Он подошел к книжной полке и снял оттуда небольшой томик в твердой, глянцевой обложке и открыл на 120-й странице. Прочитал им же самым подчеркнутые слова: «Теперь я думаю так: все смертны, для смерти нет закона». Захлопнув книгу, задумался — а стоит ли упираться, когда все с такой очевидностью говорит, насколько тщетны все его усилия удержаться на плаву?

Он боялся от самого себя услышать ответ. Взял шприц с комком проспиртованной ваты, и, закатав рукав, воткнул в мышцу иглу. Осторожно надавил на стерженек и, прикрыв веки, стал ждать отступления телесной и душевной боли…

Глава восьмая

Сначала ему показалось, что на поясницу ему вылили ведро раскаленного свинца — столь нестерпимая боль опоясала его спину. Но постепенно она стала смещаться к правому боку, его затошнило и одновременно ему показалось, что происходит непроизвольное мочеиспускание.