Схватка

Некоторое время он стоял на крыльце, навалясь на перильца. Моросило. Шумел на ветру блекнущий осенний сад, тихо качали огрузшими ветвями старые яблони, низко над селом плыло серое клочковатое небо.

В густой росистой траве ботинки сразу намокли, холодные капли падали с веток за шиворот, а он все бродил меж кустов, один. Изредка срывал то яблоко, то жемчужно-белые горошинки цветов. Они лопались под пальцами, пуская слезу.

На душе было мутно, тоскливо, словно он вдруг опустился на чужую планету. «Что же это? Вот ерунда!» — попытался взбодрить он себя. Неожиданно вспомнилось сказанное Шурочкой: «Ах, я уже в том возрасте, когда волнуют некрологи…» А ей, пожалуй, не больше двадцати трех.

Из дому доносился женский говорок, тихий, размеренный. Его не звали. Юрий набрал в кепку яблок, бросил кисть рябины и, решительно войдя в горницу, высыпал прямо в подол Шурочке, примостившейся с ногами на кушетке.

— Ешь.

Шурочка слабо кивнула. Затем ссыпала яблоки в поданную хозяйкой кастрюлю и задумчиво принялась есть.

Он немного постоял, прислонясь к косяку, и снова вышел на крыльцо. Смеркалось. А он все ждал. Потом не выдержал, обронил в прикрытую дверь:

— Нам пора!

— Потерпи…

И снова ждал, бродя по двору. За гущей бузины замшело серел сарайчик. Он заглянул внутрь, из темноты дохнуло душистым, щекочущим запахом сена. Он залез в самую середку и лег навзничь.

Дождь налетами барабанил по крыше, на соседнем дворе хлопотно кудахтали куры. Юрий подумал, наливаясь тяжелой дремой: «Без меня все равно не уедешь. В следующий раз выбирай попутчика по нраву… Да, да! Вот объяснимся, все тебе выложу…»

Чуть слышно зашуршало сено, и к запаху чебреца подмешался аромат духов и терпкой рябиновки. Затем он ощутил на груди у себя руку — легкую, невидимую, с перстеньком на пальце, тускло мерцавшим в темноте. И теплое дыхание у самой щеки.

— Скучаешь?.. Сам виноват.

— Я же звал тебя!

— Плохо звал… Не обижайся. С тетей Раей мы год не виделись. Хотелось поговорить. Она ведь в семье у нас была. И его знает…

Обида мгновенно забылась.

— Любишь его? — спросил он, тревожно взвешивая слова. — Отчего вы разошлись?

— Зачем тебе?

— Хочу знать.

Казалось, откровенность давалась ей через силу.

— Ревность, ревность. Пока не дошло до кулаков — последняя капля.

У него не укладывалось в голове, как это можно поднять руку на женщину. И вместе с тем что-то мучило его во всей этой истории.

— Когда тебя без конца точат-точат, и впрямь начинаешь подумывать…

— И принимать чужие ухаживания? — вспомнил он слухи о Шурочкином романе с профессором.

— Что ты меня пытаешь?

— Тоже ревнив, наверное.

— При чем тут ты? — Скошенные глаза ее пытливо блеснули.

«Конечно, при чем тут я?» И опять не сдержался:

— Значит, было за что ревновать?

— Чего ты добиваешься?

Чего он хотел? Ясности, как всегда. Как это можно: расстаться с человеком из-за какой-то чепухи — ревности? Ведь это от любви, это можно понять, простить.

— Я думаю о том, что близкие люди должны бы относиться друг к другу терпимо. Если он тебе по-настоящему дорог… А не искать оправдания своему… — Он хотел добавить «легкомыслию», но вовремя умолк, она взвилась, точно ее ущипнули:

— Только не учи меня, ладно? Ты мне не судья…

— Да, да…

— И незачем ковыряться. Собственно, кто ты мне? Искать в чужом глазу соринку — на это вы горазды.

Он пытался остановить поток упреков, опрокинувшийся на него, тщетно стараясь вставить слово.

— Любовь! Ах, ох! — кипела она. — По-твоему, это, наверное, что-то вроде замороженной курицы в целлофане? С гарантийным сроком. Да? А чувство переменчиво, тут всегда тысячи обстоятельств… Человек раскрывается постепенно, глядишь, а он совсем не тот, каким виделся вначале… Тут по полочкам не разложишь, не от тебя зависит…

— Вот именно. Бывает, страдаешь, а терпишь.

— А я не умею! Не умею! Терпение, слепая преданность… Необъяснимость… Что мне — мужик нужен? Сначала разочаровываешься в человеке, потом уже во всем остальном…

— Я понимаю, понимаю, — торопливо согласился он. — Но все-таки преданность существует, и рассудок бессилен, если есть большое чувство…

— Ну, значит, не было! — зло, с отчаянием бросила она. — Недостаточно любила. Все? Тебя устраивает? Что еще нужно?

— Чтобы так не кричала. Я просто теряюсь…

— Бедняжка.

Она подняла ресницы и, внезапно потянувшись, погладила его по щеке. Он мгновенно затих, гася мутившийся в душе осадок.

— Еще сойдетесь…

— А мы не разводились.

— Но это необходимо, раз все так плохо!

— Пока не собираюсь, — сухо оборвала она и поднялась.

— Шура, — прошептал он умоляюще.

— Только не пили меня. Ладно?

— Ага.

— Плохо тебе со мной? — вдруг спросила она, затерлась головой о его плечо.

Нет, он просто не привык к таким перепадам.

Жаркий, путаный шепот обжег, спутал мысли.

— Как ты ко мне относишься?

— Сам себя не пойму. А ты?

— Я тоже. Но я ведь женщина.

— Тебе можно не понимать себя?

— Не придирайся.

Она оттолкнула его, он, совсем потеряв голову, выдохнул:

— Не могу я без тебя, — и снова поймал ее недоверчивый взгляд. Ощутил на щеке теплую ладонь. — Шура, Шура, Сашенька…