Схватка с черным драконом

в) Сводка о деятельности атамана Семенова, о пребывании его в Японии и свидании с Араки.

г) Обзор о состоянии РККА на Дальнем Востоке, составленный штабом 19-й дивизии. Материал дал «Тур».

д) Сводки генштаба и штаба Квантунской армии об СССР и Маньчжурии.

е) Сводки Харбинской военной миссии.

Материал был очень ценным. Большой обзор использовался для составления военно-политических сводок, которые шли на самый «верх». Материалы штаба и обзор о состоянии РККА докладывались Наркому Обороны. Сводки об атамане Семенове и сводки Харбинской военной миссии использовались для «ведомственного употребления». В общем, все шло в дело, и информация из Сеула полностью использовалась. Солидные материалы давал источник «Тур». Кроме обзора о состоянии РККА он передал сводки Харбинской военной миссии, сводки штаба Квантунской армии о ходе операций против партизан, протокол совещания командиров дивизий Квантунской армии. В беседах с резидентом «Тур» отмечал и у военных, и в жандармерии небрежное хранение даже совершенно секретных документов и отсутствие их учета. Это позволяло ему брать из штаба наиболее интересную документацию и после фотографирования возвращать ее обратно.

Вот как характеризовал «Тура» резидент Каспаров в 1935 году: «Завербован в 1932 году… Регулярно дает большое количество материалов, исключительно подлинников. Дал много ценных материалов по японской разведке в СССР, подготовке Японии к войне, международной политике Японии. Основные группы добываемых материалов: 1) секретные сводки и журналы Генерального штаба и других центральных органов, 2) сводки и оперативные документы японских органов в Маньчжурии — штаба Квантунской армии, Харбинской военной миссии и других военных миссий, 3) сводки и другие разведывательные и оперативно-стратегические материалы штаба Корейской армии, 4) описания маневров, руководства по боевой подготовке, материалы военного министерства».

Это была ценнейшая документальная информация для военного ведомства. Мобилизационные планы Корейской армии имели для Генерального штаба такое же значение, как и мобилизационные документы, добытые «Кротовым». А для ИНО наиболее ценными были материалы о провалах, грозящих агентуре советской политической и военной разведки в Маньчжурии, Китае и Корее, а также документальная информация о деятельности японской разведки на территории советского Дальнего Востока.

После процесса 1939 года судьба «132-го» ( «Абэ») была решена. В Москве признавали, что он был ценнейшим источником Сеульской, а потом Харбинской резидентур. Но несмотря на это уже в январе 1939-го Центр дает указание Харбинской резидентуре прервать связь и с ним, и с другими источниками: «Вас никоим образом не должно смущать наше распоряжение о прекращении связи с большим количеством агентов — этого требуют существующие обстоятельства». Указание было категорическим без всяких объяснений и исключало какое-либо двойное толкование. После такого указания все связи Харбинской и Сеульской резидентур с агентурой были оборваны. Резидентам и сотрудникам оставалось только паковать чемоданы и возвращаться в Москву. Без агентуры им нечего было делать ни в Харбине, ни в Сеуле.

Последняя точка в истории «132-го» была поставлена в сентябре 1940 года. 3 сентября начальник ИНО Фитин в рапорте на имя Берии характеризовал его как «важнейшую фигуру японских разведывательных органов в Маньчжурии», которого подставила японская разведка для «дезинформации наших органов». Фитин считал, что при помощи этого агента японцам удалось проникнуть «почти во все каналы нашей разведывательной работы в Маньчжурии и Японии». А самого «132-го» он обвинял в том, что «являясь формально „ценнейшим“ агентом дальневосточного сектора и „родоначальником“ всей японской агентуры, фактически занимался вербовкой шпионов в пользу японской разведки. Так, например, им был завербован бывший резидент ИНО в Сеуле Калужский… сотрудник харбинской резидентуры Новак… Он имел прямое отношение к вербовкам на японскую разведку многих других бывших работников ИНО на Дальнем Востоке».

Через некоторое время в рапорте от 26 ноября, также отправленном Берии, Фитин вынужден был признать некоторые заслуги «132-го», отметив, что он «доставил нам ряд не лишенных ценности материалов и даже предупреждал о готовящихся арестах наших агентов, которым благодаря этому удалось заблаговременно выехать из Маньчжурии, доставлял некоторые списки перевербованной китайской агентуры погранотрядов и ОКДВА… от меня лично, не сообщая об этом своему начальству, делая это исключительно из-за материальной заинтересованности».