Схватка с чудовищами

«Боже, как же надоела мне эта болтовня!» — подумала Баронесса и углубилась в чтение дневника, который все эти годы являлся единственным ее собеседником и другом, которому она могла доверить сокровенное. То, что не могла сказать прямой речью, писала иносказательно.

«22.3.42. Как же мне недостает здесь тебя, любимый. Мне не только не с кем поделиться тем, что на сердце, в голове моей, но и проявить свои чувства. Однако больше всего тревожусь за тебя, родной. О, что бы я ни отдала только за то, чтобы взглянуть на тебя одним глазком!

15.8.43. Мы давно не виделись, но твой образ, милый, всегда со мной, в любых обстоятельствах. Я помню твою лучезарную улыбку, смеющиеся глаза и даже бархатный тембр голоса. В трудную минуту, когда жизнь на волоске, обращаюсь к тебе, как к Богу. И знаешь, очень и очень помогает.

13.6.44. Я знаю: ты в неведении, теряешься в догадках и тревожишься за меня. Но что поделать. Скоро кончится война, и, как учит фюрер, исповедуя его идеи, мы победим. И тогда непременно встретимся, родной! И дам я тебе почитать эти свои заметки — порывы моей души и вечной любви и преданности тебе!»

Витиевато, да и фюрера приплела для маскировки, на случай, если обнаружат дневник, — задумалась Баронесса. — Ну да разберется, что к чему и зачем…

«11.9.44. Милый мой, самый дорогой человек на свете! Осталось чуть-чуть. Фюрер уверяет, что, несмотря ни на что, победа будет за нами, низшая раса будет работать на нас. И тогда будем вместе, неразлучно всю оставшуюся жизнь. Создадим свой очаг. Обзаведемся слугами… У нас будет мальчик. И назовем мы его твоим именем. А девочку — моим. Согласен? Вот и сейчас разговариваю с тобой, будто ты рядом. Это потому, что ты всегда в моем сердце… Сколько же жизней унесла война! Горе народное будет жить и в нас, как память, как назидание потомкам».

— А вы как смотрите на любовь, госпожа Баронесса?

— Jeder hat seinen Splitter, у каждого барона своя фантазия.

— И все-таки?

— Так уж лучше о любви мечтать, чем думать о смерти, — улыбнулась немка, сверкнув ясными глазами и показав белые зубы.

— Должен вам сказать, моя жена в молодости была совершеннейшей вашей копией. И такая же обаятельная.

— Danke schon, спасибо за комплимент, — просияла Баронесса. — Вы, видимо, имели успех у женщин.

— Имел… — вздохнул Сердцеед. — И немалый. Хе-хе-хе! Теперь это — область приятных воспоминаний.

— Почему же? Ты мог бы поухаживать за Баронессой. Атаман с Варькой крутит, а ты Баронессе будешь петь серенады, — с ехидством произнес Прокурор. — Любви все возрасты покорны, сказал классик! Ну, будь джентльменом! — И он рассмеялся.

Все дружно подхватили его смех.

— Ради такого дела, эфенди Сердцеед, и бункер освободим. Только намекни! — хихикнул Неугомонный, отчего рот его на круглом лице растянулся до самых ушей.

Снова все заржали.

— А может быть, господин Сердцеед не в моем вкусе, — заметила немка. И серьезно: — Я не полагала, что в России столь простые нравы. Здесь не уважают женщину!

Сов. секретно       Из донесения закордонного агента «Мария» от 8 августа 1943 года:

Баронесса — Альбина Тишауэр. Ведомством Мюллера в город Поставы на должность переводчика в гестапо с русского языка прислана в июле месяце. В разговоре с источником она сказала, что является дочерью (возможно, внучкой) немецкого барона. Воспитывалась гувернанткой из русских эмигрантов. До войны жила с родителями в Швейцарии. Училась в Лондоне. Не замужем. Был жених, но погиб на Восточном фронте. Нередко ее можно видеть в кругу гестаповцев. Бывает по адресу — Цветочная улица, дом номер семь. Туда же подъезжает и начальник Службы безопасности Хейфиц. Предположительно, в доме этом находится явочная квартира.