Схватка с оборотнем

— Был! Был один. Я его сразу узнал. Он и в спецлагере был, и потом в лагере оказался. Я вначале думал: не следить ли он за мной приставлен? Но потом понял: нет. Сторонится меня, спешит уйти, если где встретит. Я и счел, что он по тому же делу.

— Фамилия? — спросил Миронов.

Нахабин долго смотрел перед собой, тер рукой лоб.

— Нет, — наконец сказал он, — не вспомню. Да, вероятнее всего, я и не знал его фамилии.

— А какие-либо подробности о нем? Где служил до плена? Где попал в плен?

— Кажется… — медленно припоминал Нахабин, — кажется, кавалерист, казак… Не могу вспомнить, был ли он офицером или сержантом, такой белесый, лихой, белые глаза… Его так и звали: «Белоглазый».

— Постарайтесь вспомнить фамилию и имя этого человека, кроме того, его внешность.

— Я сделаю все, а что со мной будет?

— Все проверим, разберемся, передадим дело судебным органам. Вы работайте. Пока никто не собирается предъявлять вам какие-либо обвинения. Советую обо всем написать и оставить это признание у нас.

— Позвольте сделать это сейчас, — попросил Нахабин.

— Пожалуйста, делайте.

Луганов явился в кабинет следователя в тот момент, когда несуразно длинный, исхудалый Ярцев начал давать показания.

— При немцах? — отвечал он на вопрос следователя, когда вошел Луганов. — При немцах я работал. Так мало ли нас таких было!

— Давайте-ка, Ярцев, с самого начала, — попросил следователь.

— Вот говорят: служил, мол, немцам, — начал свой рассказ Ярцев. — А как все было? Я до войны срок имел. Отбыл его день в день. Вышел. Уехал из Львова. Тут война, мобилизовали меня, а немцы как трахнут! Я и смотался. У меня во Львове подружка была, я — к ней. Сижу жду. Пришли немцы. Требуют, чтоб военнослужащие прошли регистрацию. Я зарегистрировался, а они про меня все вызнали. Документы-то у них в руках. Вот я и стал служить немцам как пострадавший при Советах. Работал шофером в комендатуре.

— Расскажите о своей работе с полковником Соколовым, — бесстрастно сказал следователь.

Луганов следил, как меняется выражение лица Ярцева. Сначала на нем отразился ужас, потом раздумье.

— Лады, — согласился он наконец. — Раз вы его за уши прихватили, я не против. Познакомился с Соколовым в Львовском спецлагере в сорок четвертом. Приехал он, когда немцам уже хана приходила. Но мужик он был с головой. Я это знал. Вербовал он русских пленных в разведку. Я при нем шофером был.

— Только ли шофером?

Ярцев подавил вздох и сознался:

— Подручным стал. Но если кто и наплел вам о моих пытках, то это враки. У него для этого другой был. Кущенко. Из ОУНа. Тот умелец… А я что! Помогал — и все.

— Пытать помогал?

Ярцев поморгал ресницами.

— Заставляли, — ответил он нехотя.

— Кто заставлял?

— Соколов. И другие.

— Расскажите о своих обязанностях.

— Да какие обязанности! Вызовет Соколов, скажет: ну-ка вот поработайте над этим. Кущенко пытает, а я так… Навроде помощника. Струмент ему подношу…

— Какие инструменты?

— Ну, там бич, иголки… Всякое бывало.

— Вы лично принимали участие в пытках?

— Я?… Да чего я! Просто присутствовал… И без меня искусников хватало.

— Почему вы не ушли с немцами?

— А чего мне было уходить? Я ничего такого не делал. Против своих не воевал.

— Каким образом вы встретились с Соколовым после войны?

— А в Крайске. Я уж и думать о нем забыл. Раз сижу на набережной, у речного вокзала, гляжу — подходит. Я поначалу чуть сознания не лишился. Он ведь мне в лагере каждую ночь снился. Я ж его, как Сатану, без того, чтоб не перекреститься, видеть не мог. А тут он…

— Что же вы не сообщили о его появлении?

— Да он насквозь человека видит!.. Побоялся.

— Как строилась ваша работа с Соколовым?

— Как строилась?… Вызовет, даст валюту, скажет: поезжай, мол, на автобусе туда-то, посмотри и зарисуй, что там строят. Ну и еду…

— Кроме этих поручений другие были?

— Да только такие, он меня очень-то не использовал.

— А убийство мальчика?

Ярцев взглянул на следователя и тут же опустил голову.

— У нас так было поставлено, что я любое его приказание должен был выполнять. На таком крючке я у него сидел.

— Что это за крючок?

— Денег ему должен был много и на немцев служил. Он мог сообщить.

— А разве Соколов не служил у немцев?

— Так он всегда выверяется. У него на все бумага есть.

— Как же он вывернется? — спросил следователь; его поражало это почти суеверное отношение Ярцева к его бывшему хозяину. — Свидетели есть, документы.

— Вывернется, — уверенно повторил Ярцев, — он из таких вылезал дел, что и тут вывернется.

— Расскажите об убийстве мальчика.

— Ну… — Ярцев мотнул головой, как от удара, но рассказал. — У меня как бы тоже был рабочий день. Я должен был на той квартире, что он снимал, сидеть у телефона. Я и сидел. Звонит он мне. Говорит: немедленно приезжай ко мне. Я поехал. Заглядываю в кабинет, там мальчишка с ним о чем-то объясняется. Я погодил. Вышел пацан, я — туда. Михаил Александрович говорит: «Видал этого?» Я спрашиваю: «Пацана?» Он говорит: «Ликвидируй, и чтоб следов не осталось». Я было говорю: мальчишка, мол… А он: «Два раза повторять?» Я и пошел.

— И когда убивали, никаких человеческих чувств не испытали?