Схватка с Оборотнем

— Я стал сотенным командиром в курене Пивня. Атаман наш советскую власть ненавидел. Ребята у него были отборные. Мы начали операции в тылах ваших наступающих армий. Но нам сильно мешали ваши партизаны. И нам пришлось уйти в болота. Затаиться…

После войны опять началась коллективизация. Крепкий мужик побежал к нам. Мы убивали по селам всех, кто за Советы, нападали на отдельные воинские части, взрывали поезда с мобилизованными солдатами. Нам тоже крупно доставалось, потери были большие, но драться было можно. Потом часть наших отрядов пошла через Польшу и Чехословакию на прорыв в Западную Германию. Большая часть их погибла, но кое-кто дошел. Степан Бандера устраивал их потом в мюнхенские пивные. Остальные продолжали драться. Но скоро поняли, что борьба безнадежна. Из местных комсомольцев создавались истребительные отряды. В них служили местные — и это было самое страшное. Они знали леса и болота не хуже нас, знали настроение населения. Наши стали сдаваться в плен. Была объявлена амнистия всем, кто добровольно сдастся. Я, конечно, не мог пойти на это. За мной стоял спецлагерь. Но у меня имелись чистые документы, и осенью я выбрался из леса. У знакомого лесника побрился, отмылся и сел на первый идущий на восток поезд. Так и попал я в Сибирь.

— Значит, теперь вы раскаиваетесь в своих преступлениях против советской власти? — Следователь внимательно следил за реакцией арестованного.

Тот поднял голову, посмотрел на следователя, снова опустил ее.

— Да что толку, что раскаиваюсь, — сказал он, — поздно мне каяться. Конечно, если б тогда знать, что при Советах такая же жизнь, как и при любой другой власти, что люди как люди, что работа как работа… Но родись вы на Галитчине в мое время, гражданин следователь, попади вы в мой круг, я еще не знаю, не случилось бы с вами того, что со мной случилось…

— Значит, обстоятельства виноваты? Личную вину отрицаете? Разве не было времени одуматься и кое-что понять, хотя бы в спецлагере?

Арестант молчал.

— На сегодня кончим, — сказал следователь. — Прошу помнить: ваша откровенность может вам очень помочь.

— Теперь уж чего скрывать? Я запираться не собираюсь.

* * *

Луганов едва успел обнять вернувшегося из больницы лейтенанта Мехошина, как позвонил Скворецкий:

— Зайди, Василий Николаевич.

Когда полковник обращался на «ты», все знали: дело особой срочности. Через минуту Луганов уже был в кабинете полковника.

— Дела такие, — без предисловия приступил к изложению новостей полковник. — В Омской области обнаружены кое-какие следы войны. Попался один из бандеровцев, давно и накрепко замаскировавшийся, сменивший фамилию, устроившийся в Сибири и уже не вызывавший подозрений. Человек этот был связан с Львовским спецлагерем. Пока это только цветочки, ягодки он нам еще не выложил. Мы тут поговорили по прямому проводу с генералом Васильевым. Он считает, что к омским товарищам пора подключать тебя. С львовскими документами ты ознакомился, о Соколове знаешь достаточно, так что в омском оркестре можешь сыграть свою партию. Они берут широко, их этот тип интересует в связи со всей его деятельностью, тебе же надо выяснить у Коцуры все о спецлагере и о том, что делал в нем Соколов. Как вы считаете, Василий Николаевич, — перешел полковник на «вы», — нужно вам лететь в Москву или не стоит отрываться от Крайска?

— Тут у нас пока все в области предположений, — сказал Луганов. — Думаю, лететь мне необходимо. Доводы «за»: я многое знаю о Соколове и, следовательно, даже по намеку смогу кое-что понять и угадать, а местным товарищам надо еще входить в курс этого дела; второе «за»: вернулся Мехошин, и тут он меня вполне заменит.

— Но Мехошин уже пошел по делу резидента. Он же теперь у Миронова?

— У Миронова теперь группа иная. Мехошин отстал, ему все равно, в какую включаться, а по Дорохову и другим он ведь начал работу, и это он дорасследовал дело Рогачева.

Полковник позвонил к Миронову, выяснил, что он не будет возражать, если Мехошин останется в распоряжении Луганова, и разрешил ему использовать лейтенанта по своему усмотрению. Прощаясь, полковник сказал:

— Желаю тебе успеха, Василий Николаевич. Генералу Васильеву доложишь о том, что знаешь.

…В шестнадцать часов Луганов приземлился в Быково и через час был принят генералом Васильевым.

— Товарищ майор, — после приветствия сказал генерал, — перед тем как вы ознакомитесь с делом этого Мандрыки-Ткачука, должен вас предупредить: полковник нам не менее важен, чем резидент. Резонанс от его процесса может быть не меньшим, чем от процесса в Краснодаре. Вы сами знаете, с каким опытным врагом имеете дело, поэтому будьте крайне внимательны к деталям. Мандрыка-Ткачук… или как там на самом деле, его фамилия… тоже матерый зверь. Несмотря на тупость, он обладает определенной выдержкой. Знает очень многое… Теперь кое-что из этого материала, который вы от нас ждете. Данные о Варюхине и Дорохове во время войны собраны и сейчас систематизируются. В ближайшие дни установят, насколько помнят их былые сослуживцы, результаты сообщим вам. Вот пока все… Как там Миронов?