Схватка за Рим

Камилла чувствовала, как ее злоба и ненависть к королю ослабевали с каждым днем, с каждым днем она яснее понимала благородство его души, его глубокий ум и поэтическое чувство. С большим усилием заставляла она себя смотреть на него, как на убийцу ее отца, и все громче говорило в ней сомнение: справедливо ли ненавидеть Аталариха только за то, что он не помешал казни, которую вряд ли мог бы отвратить. Давно уже ей хотелось откровенно поговорить с ним, высказать ему все, но она считала свою откровенность изменой своему отцу, отечеству и собственной свободе, и молчала, но чувствовала, что с каждым днем все сильнее привязывается к нему.

Аталарих -- конечно, невозможно было сомневаться в его любви -- ни одним словом, ни одним взглядом не обнаруживал своего чувства.

Даже Рустициана и Цетег, которые зорко наблюдали за ним, были поражены его холодностью. Цетег выходил из себя. Рустициана была спокойна.

-- Подожди, -- говорила она Цетегу, -- подожди еще несколько дней, и он будет в наших руках.

-- Да, пора бы действовать. Этот мальчишка принимает все более повелительный тон. Он не доверяет уже ни мне, ни Кассиодору, ни даже своей слабой матери. Он вступил в сношение с опасными людьми: со старым Гильдебрандом, Витихисом и их друзьями. Он настоял, чтобы государственный совет собирался не иначе, как в его присутствии. И на этих совещаниях он нарушает все наши планы, но с этим надо кончать.

-- Говорю тебе, потерпи всего несколько дней, -- успокаивала его Рустициана.

-- Да на что ты надеешься? Уж не думаешь ли ты поднести ему приворотное зелье? -- улыбаясь, спросил он.

-- Да, именно это я и думаю сделать и только жду новолуния -- иначе оно не подействует.

Цетег с удивлением взглянул на нее.

-- Как, вдова Боэция верит такому вздору! -- вскричал он наконец.

-- Смейся, сколько хочешь, но сам увидишь его действие.

-- Но как же ты дашь ему налиток? Безумная, ведь тебя могут обвинить в отравлении!

-- Не бойся. Никто ничего не узнает. Врачи велели ему выпивать каждый вечер после прогулки стакан вина, к которому подмешивают какие-то капли. Этот стакан ставят обыкновенно вечером на столе в старом храме Венеры. Этот стакан нам и понадобится.

-- А Камилла знает об этом?

-- Храни Бог! Не проговорись и ты -- она предупредит его.

В эту минуту в комнату вбежала Камилла и со слезами бросилась к матери.

-- Что случилось? -- спросил Цетег.

-- Ах, он никогда не любил меня! -- вскричала Камилла. -- Он относится ко мне с каким-то состраданием, снисходительностью; Часто замечала я в его глазах тоску, боль, точно я чем-то оскорбила его, точно он благородно прощает мне что-то, приносит жертву.

-- Мальчики всегда воображают, что они приносят жертву, когда любят.

-- Аталарих вовсе не мальчик! -- вскричала Камилла, и глаза ее загорелись. -- Над ним нельзя смеяться!

-- А? -- с удивлением спросила Рустициана. -- Так ты уже не презираешь короля?

-- Ненавижу всей душою, -- ответила девушка. -- И он должен умереть, но смеяться над ним нельзя.

Через несколько дней весь двор был поражен новым шагом молодого короля: он сам созвал государственный совет -- право, которым раньше пользовалась Амаласунта. Когда все собрались, король начал:

-- Моя царственная мать, храбрые готы и благородные римляне! Нашему государству грозят опасности, устранить которые могу только я, король.

Никогда еще не говорил он так, и все в удивлении молчали. Наконец, Кассиодор начал:

-- Твоя мудрая мать и преданнейший слуга Кассиодор...

-- Мой преданнейший слуга Кассиодор молчит, пока его король и повелитель не обратится за советом, -- прервал его Аталарих. -- Мы очень недовольны тем, что делали до сих пор советники нашей царственной матери, и считаем необходимым немедленно исправить их ошибки. До сих пор мы были слишком молоды и больны, теперь мы уже чувствуем себя вполне способным приняться за дело и сообщаем вам, что с настоящего дня регентство отменяется, и мы принимаем бразды правления в собственные руки.

Все молчали: все побоялись грозы, только что прогремевшей над Кассиодором. Наконец, Амаласунта, пораженная волей сына, заметила:

-- Сын мой, но ведь годы совершеннолетия, по законам императора...

-- Законами императора, мать, пусть руководствуются римляне. Мы же -готы и живем по готскому праву: германские юноши становятся совершеннолетними с той минуты, когда народное собрание признает их способными носить оружие. Вот почему мы решили пригласить всех военачальников, графов и всех свободных мужей нашего народа изо всех провинций государства' на военные игры в Равенну через две недели.

-- Через две недели! -- заметил Кассиодор. -- Но в такой короткий срок невозможно разослать приглашения.

-- Это уже сделано. Мой старый оруженосец Гильдебранд и граф Витихис позаботились обо всем.

-- Кто же подписал указы? -- спросила Амаласунта, едва придя в себя.

-- Я сам, дорогая мать. Надо же показать приглашенным, что я могу действовать самостоятельно.

-- И без моего ведома? -- продолжала регентша.