Схватка за Родос

Вот двадцать яблок, и лежат на золотом на блюде,
Уж так красны, уж так вкусны, как будто твои губки.
Гляжу на них, дивлюсь на них, вздыхаю непрестанно:
Когда бы яблочко одно мне заиметь такое,
Нашел бы в нем утеху я, для сердца облегченье.
Все тридцать веток, кипарис, нагни сюда скорее,
Своею тенью осени, своей росой обрызгай,
Чтоб мне в тени твоей стоять и силами окрепнуть.
На сорок выкопал локтей я землю под собою,
Любовь упрятал глубоко, она же проявилась,
И знают все, что ты меня ни с чем долой прогнала,
И я томлюсь такой бедой и горько воздыхаю.
Вот пятьдесят больших галер пришло из стран заморских
Купцы слыхали про тебя, хотят красу увидеть.
Железных прутьев шестьдесят сошлось, сижу я в клетке,
Меня не женит мой отец на душеньке-соседке.
У клетки семьдесят дверей, и взял я клетку в сени,
Завел я в клетке соловья, стерег, берег и холил.
И был хорош тот соловей, красив и сладкогласен.
Вот день прошел, вот год прошел, пришел чужой охотник,
И птичку выманил мою, что сладко тешит сердце.
Теперь она ему поет и трели звонко сыплет,
А я по улице иду и трели эти слышу,
И так постыло на душе, и сердцу нет утехи;
Но я еще возьму свое, моею птичка будет.
Я восемь раз по десять раз писал красотке письма,
Ты госпожа моя теперь, я под рукой твоею.
Ах госпожа моя, приди, купи меня скорее,
Чтоб днем слуга тебе служил, служил тебе и ночью.
Хоть девяносто собери девиц красы отменной,
Ты будешь среди них глава, ты перл мой драгоценный!
Сто лет пройдут, пока ты мне свои подставишь губы.
Ну сколько можно так тянуть, ну сколько ждать утехи?
Смотри, исполнен договор! Иди ко мне, девица!
На много-много лет пора нам молодым слюбиться[31]

.

И, как водится, обманул: лишил чести и немедленно покинул, нещадно осыпая бранными словами…

— Нет, любимая, — сказал Торнвилль, — я скорее сам себе отрежу голову, чем покину тебя.

— Верю, но ты должен мне обещать — если турки возьмут Родос… В общем, я жду от тебя последней услуги: ты отлично понял, о чем я, не делай круглые страшные глаза. Мы должны предусмотреть все. Успокойся и подумай — разве ты можешь отдать меня на поругание нехристям? Вот! То-то же!

— Меня поражает твое спокойствие, как ты об этом рассуждаешь! Получается, мне потерять тебя страшнее, чем тебе — себя?

— Софистика, друг мой, причем далеко не самая лучшая… Не будем ударяться в суемудрие, взвешивая, чего кому страшнее. Я сказала — ты слышал. Обещаешь?

— Клянусь.

— Вот и славно. Если умрешь или не успеешь — я все сделаю сама… — И Элен показала Лео небольшой, остро отточенный стилет.