Схватка

— Чтоб жене и сыну худо не было, иди! Зачерпни в Волге воды и топай.

Злыднев низко поклонился и ушел, а лейтенант не долго думая вслух произнес:

— «Языка» надо взять... Вот в этом блиндаже, — и он показал на крестик, которым Злыднев отметил минометную позицию. — А?

— И я так подумал... Еще до того, как идти к вам...

— Это хорошо, что наши мысли совпали. Надо связаться с полковыми разведчиками. У них что-то не получается. Ротный говорил: не могут никак «языка» взять.

— Не надо никому ничего говорить. Пока будем докладывать, уточнять — время уйдет. Сами возьмем.

— Кто это «сами»?

— Я и мои орлы... Этой ночью...

— Ну, Усольцев, ну, земляк!.. Дай лапу! — и лейтенант крепко пожал шершавую Емельянову руку...

В поиск за «языком» пошли втроем — Усольцев, Галстян и Гулько. Еще засветло пробрались в ту трансформаторную будку, в которой Емельян покончил с крупнокалиберным пулеметом, и оттуда, разглядев местность, определили очередной рубеж — развалины рухнувшего дома. Тихонько, по одному, проскочили и к развалинам. В них укрылись. Пристроились около уцелевшей наполовину стены, в которой нашли несколько сквозных пробоин, и стали наблюдать. Увидели тот овражек, отмеченный Злыдневым на тетрадном листке прямой линией. В него и впились глазами.

— Вижу, — прошептал Ашот. — Что-то шевелится, подпрыгивает.

— Где? — Усольцев прижался к Галстяну.

— Вон куча. За ней — то ли голова, то ли что-то на ветру колыхается.

— Вижу, вижу.

— И я бачу, — отозвался Клим. — То голова... Скачет... Зябко ведь.

— Ползем туда, к куче. Я — впереди, а ты, Клим, за мной. Ты же, Ашот, по кирпичам поднимись выше и держи на прицеле ту голову. Коль кинется на нас... Сам знаешь, что делаешь... А когда мы к куче доползем, двигай к нам.

— Понял, — ответил Ашот.

Галстян глаз не сводил с двигавшейся головы. Она все подскакивала и подскакивала. Холодно, видать, фрицу, сам себя греет. А кругом тишина. Только ветер, цепляясь за развалины, за пожухлый ковыль, тягуче завывает.

Умолк пулемет так же внезапно, как и застрочил. Голова снова замаячила из-за кучи. Зашевелились и Усольцев с Климом, снова подавшись вперед, и, кажется, вот-вот достигнут намеченного рубежа. Ашот спустился с кирпичей и подался к друзьям.

Усольцев, прижавшись, как и Клим, к сложенному в копну бурьяну, услышал постукивание сапог — немец топтался. Емельян осторожно и медленно полез по склону обрыва вверх, а Клим подвинулся влево — так условились. Немец, повесив автомат на шею, захлопал руками, чтоб погреть их, — озябли. Емельян, очутившись наверху, не мешкая, прыгнул прямо на немца. И Клим, выскочив из-за копны, схватил фрица за лицо и всей ладонью закрыл ему рот. Немец был сбит с ног и придавлен. Подоспевший Ашот вставил ему кляп, чтоб не пикнул, и связал жгутом руки. Усольцев приподнялся и увидел ровик, который вел в блиндаж. Знаком показал Галстяну, чтоб оставался при немце, а Клима позвал с собой. Резко толкнул дверь, и оба — Емельян и Клим — шагнули в блиндаж. Тускло горел фонарь. На нарах лежали трое. Каждый накрыт шинелью. У того, что лежал посредине, Емельян заметил на погоне какую-то завитушку, видимо, старший, и показал на него пальцем. Клим понял: этого брать надо! С крайними разделались тут же: по одному выстрелу — и делу конец.

Средний и пискнуть не успел — скрутили и поставили на ноги.

— Вперед! — скомандовал Усольцев.

Немец уперся. Клим показал нож и, моментально вспомнив немецкое слово «ферштейн», произнес его. Немец мотнул головой и направился к выходу.

Обратный путь быстро преодолен, нигде не задержались — ни у развалин, ни у трансформаторной будки. У самого особняка разведчиков встретил Нечаев.

— Ну слава Богу! Мы как услышали стрельбу, — пулемет клацал, — недоброе подумали... Какого здоровущего селезня приволокли! Ну, молодцы, елки-моталки.

9

Немцы как-то совсем притаились. То ли дождь с ветром загнал их в теплые укрытия, то ли иная была причина, но они в последние двое суток не лезли на позиции второй роты. И особняк, в котором по-прежнему комендантствовал Усольцев, тоже фрицы не беспокоили. Постреливали, правда, изредка, но атак не было. Больше того, рота даже улучшила свои позиции, продвинулась несколько вперед и вплотную приблизилась к трехэтажному дому.

— Не нравится мне такая молчанка, — выразил свое состояние Галстян. — Какая-то подозрительная тишина.

— Завсегда так перед грозой, елки-моталки.

— Грозу, что ли, чуешь? — спросил Захара Усольцев.

— И я чую, — подал голос Клим. — Когда на передке тихо, в штабах суета. Пролезть бы туда...

— А кто мешает? — спросил Емельян Клима. — Топай к Волге, найди блиндаж комдива, входи и докладывай: мол, я, боец Гулько, имею желание проинспектировать вас, товарищ генерал...

— Не-е, мне туда не надобно. В немецкий штаб проскользнуть бы...

— Ого-го, куда замахнулся, елки-моталки. А что, по-ихнему шпрехаешь, разузнал бы тайны самого ирода Гитлера и нам бы шепнул.

— Непременно, тебе одному и шепнул бы. И чтоб тихо...

— А ну, тише, — вдруг насторожился Емельян. — Я слышу гул.