Скифия–Россия. Узловые события и сквозные проблемы. Том 1

В конце первой трети XIX века П. Я. Чаадаев писал: «Есть один факт, который властно господствует над нашим историческим движением, который красной нитью проходит через всю нашу историю, который содержит в себе, так сказать, всю ее философию, который проявляется во все эпохи нашей общественной жизни и определяет их характер, который является в одно и то же время и существенным элементом нашего политического величия, и истинной причиной нашего умственного бессилия: это – факт географический». «Вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве <…>, она внушила слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашей же владыкой, <…> словом, мы лишь геологический продукт обширных пространств <…>. Мы важнейший фактор в политике и последний из факторов жизни духовной. Однако эта физиология страны, несомненно столь невыгодная в настоящем, в будущем может представить большие преимущества <…>. Настоящая история этого народа начнется лишь с того дня, когда он проникнется идеей, которая ему доверена и которую он призван осуществить, и когда начнет выполнять ее…»

Эта «идея», «русская идея», по слову Бердяева, пытавшегося проследить ее развитие, тем не менее оставалась трудно уловимой и трудно формулируемой. И через сто лет после Чаадаева, в 1932 году, в эмиграции, великий мастер словесной формулы Марина Цветаева, да еще привлекая на помощь величайшего религиозного поэта Европы Р. М. Рильке, сумела обозначить высший уровень духовного поля России с емкой и грозной неопределенностью:

В России меня лучше поймут. Но на том свете меня еще лучше поймут, чем в России. Совсем поймут.

Меня самое научат меня совсем понимать. Россия только предел земной понимаемости, за пределом земной понимаемости России – беспредельная понимаемость не-земли. «Есть такая страна – Бог, Россия граничит с ней», так сказал Рильке, сам тосковавший везде вне России, по России, всю жизнь. С этой страной Бог – Россия по сей день граничит. Природная граница, которой не сместят политики, ибо означена не церквами. Не только сейчас, после всего свершившегося, Россия для всего, что не-Россия, всегда была тем светом, с белыми медведями или большевиками, все равно – тем. Некоей угрозой спасения – душ – через гибель тел.

<…> Россия никогда не была страной земной карты. <…>

На эту Россию ставка поэтов. На Россию – всю, на Россию – всегда.

Два крайних уровня, означенные Чаадаевым и Цветаевой, – уровень природно-географический и уровень смутно улавливаемой духовной миссии – и определяют всю сущность России. В поле напряжения, возникающем между этими уровнями, этими полюсами, и развивались уровни государственные, этнические, конфессиональные, экономические.

И ныне все, кто остается жить на территории Скифии-России и кто сознательно или бессознательно включен в скифо-российские энергетические поля, – и являются россиянами (или «скифами»). Великая роль неславянского, в первую очередь тюркского, компонента в «российском единстве» ощущалась великороссами уже с начала XX века («Очи татарские мечут огни» на написанном Александром Блоком лике России, а путь ее видится Блоку так: «Наш путь / стрелой татарской древней воли / пронзил нам грудь» – строки, достойные комментария в виде книги). Ныне же выразителями скифо-российского сознания являются, к примеру, киргиз Чингиз Айтматов, белорус Василь Быков, абхазец Фазиль Искандер, казах Олжас Сулейменов (в книге «АЗиЯ»), не переставая, естественно, быть классиками своих национальных литератур. Думается, что воля единого и обновляемого скифо-российского пространства, где устраняется подавлявший все имперский уровень, но зато высвобождаются другие уровни единения, звучит в голосе тройки президентов – Акаева, Ельцина, Назарбаева. Славяно-тюркские диалог и взаимодействие на территории Скифии-России есть реальность, и надо стремиться к тому, чтобы они проходили по-доброму.