Мастер второго сосуда заимствует (возможно, опосредованно) из нижнего фриза первого сцену «хищник преследует копытное» как основополагающую, а именно — безгривого кошачьего хищника с «воротником», преследующего козла с рогами в фас. Заимствуются мотивы прикосновения морды хищника к хвосту копытного и протянутой вперед лапы хищника, причем последний распространяется и на копытных, отчего животные фриза превращаются в единообразно марширующих участников некоей церемониальной процессии. В целом животные второго сосуда выглядят «вялыми и исхудавшими» по сравнению с первым, что выдает руку мастера, сильного в орнаментальных композициях и слабого в изображении животных. Некая не вполне понятная линия преемственности намечается между рукой, окончательно прорабатывавшей изображения нижнего фриза первого сосуда (ученик мастера?), и мастером второго сосуда (хотя по ряду деталей видно, что это разные художники). Отметим также заимствованный из фонда композиций первого сосуда мотив хищной птицы, соотнесенной с хищным зверем, и водоплавающей, соотнесенной с копытным.
Особенность второго сосуда также в том, что все животные представляют местную северокавказскую фауну (отсутствует лев), причем порода кошачьих конкретизирована их пятнистостью. Видимо, хищники, преследующие козлов, тяготеющих к высокогорным районам, это леопарды. Навряд ли это гепарды (Верещагин 1959; Пиотровский 1994), которым несвойственна охота высоко в горах. Массивные головы и кольцевидные пятна также говорят в пользу леопардов, так как у гепардов головы маленькие, а пятна — точечные. Единственный признак в пользу гепарда — подчеркнутая когтистость всех четырех лап (гепарды не вбирают когти). Однако символический и ритуализированный характер процессии снимает этот аргумент: выявленные когти, вероятно, подчеркивают «хищные намерения», как у всех восьми тигров Башадарского саркофага, идущих на выпущенных когтях. Впрочем, наш случай — чуть ли не древнейший и опять-таки «создает прецедент».
Отсутствие закрученности и высокая посадка изогнутых рогов на втором сосуде еще более убедительно, чем на первом, показывают, что художник имел в виду козлов-туров Большого Кавказа, а не баранов-муфлонов Передней Азии и Малого Кавказа. Дважды изображенные на втором сосуде высокогорные козлы вносят исподволь в его сюжет тему прямо не изображенных гор. Любопытно, что все леопарды и козлы второго сосуда лишены признака мужского пола (рис. 4).
Водоплавающая и хищная птицы на первом сосуде, довольно неопределенно соотнесенные соответственно с копытным и хищником, на втором непосредственно уселись — первая на мирного козла, а вторая на хищного леопарда, чем недвусмысленно включились в тему взаимодействия «хищного» и «мирного» начал в потоке жизни.
Сопоставление композиций в целом и отдельных их элементов на первом и втором серебряном сосуде из Большого майкопского кургана с несомненностью указывает не только на местное производство (под первоначальным воздействием искусства Ближнего Востока), но и на то, что в пределах короткого времени (1–3 поколения) художественный стиль, достигнув пика своеобразия и своего рода совершенства, стал развиваться в сторону схематизации и орнаментализации.
Ориентация орнаментальной композиции и животных по четырем сторонам света на втором сосуде перекликается с четырехчастностью еще одного, самого таинственного предмета, положенного рядом с царем в Большой майкопский курган. Это предмет, композиционную основу коего образовывали четыре составные серебряно-золотые трубки (или две такие и две просто серебряные) с насаженными на их нижнюю часть двумя серебряными и двумя золотыми быками (рис. 5; рис. 6: 2–6). Наряду с этими, имеются другие трубки без фигурок быков.
Эти трубки Н. И. Веселовской первоначально осмыслил (НА ИИМК РАН, РА, Ф. 1, 1896, Д. 204; Отчет Н. И. Веселовского… 1997: 46, рис. 7) как «предметы, которые можно признать за жезл, знамена или за знак власти (скипетр)». Судя по построению фразы, автор раскопок склонен был рассматривать трубки как части одного жезла или скипетра. Однако в подписи к рисунку трубки обозначены как «скипетры» (т. е. каждая из них — «скипетр»). В обработанном для печати тексте отчета он воздерживается от какой-либо интерпретации трубок с быками (Отчет Н. И. Веселовского… 1900). Б. В. Фармаковский предложил считать трубки с быками опорными палками балдахина, который несли над царем, а потом в сложенном виде положили рядом с ним, при этом он предполагает, что быки опирались ногами на руки несущих. Ю. Ю. Пиотровский именует в каталоге одну из них штандартом (1998: 244, рис. 304), но в каком смысле? Как флаг главы государства, поднимавшийся в месте его пребывания? Если так, то почему их несколько? Если рассматривать все трубки как части единого переносного предмета, символизировавшего освященную благодатью богов власть майкопского «царя», то можно условно называть его и «штандартом».