Теперь вспыхнула зажигалка, кто-то пошутил по поводу чрезмерного человеческого любопытства, директор послал кого-то посмотреть на пробки, а чашу так никто и не поставил на место.
И когда через несколько минут свет загорелся, стало ясно, что скифская чаша похищена.
За это время из комнаты выходили только двое: художник Данько и редактор Власюк. Данько директор послал наладить свет, а Власюк вернулся, уже когда лампочки зажглись.
Директор попросил всех остаться на своих местах, как-то искоса посмотрел на Власюка и начал звонить в милицию.
Хаблак представил себе, что творилось в издательстве, пока оперативная группа ехала туда.
Когда майор вошел в кабинет, все сидели у стен, раскрасневшиеся и возбужденные, будто и правда были причастны к преступлению. Хаблак понял их состояние: честному человеку, столкнувшемуся с подлостью, становится неловко, стыдно, словно запачкался и он сам.
Уже с первого взгляда Хаблак понял, что чаши, конечно, в кабинете нет — не часы, в карман не спрячешь. И отпустил всех домой.
Это решение вызвало удивление и даже протест. Никто не хотел уходить, пока не найдется чаша. Майор сразу понял, что преступник или преступники именно и рассчитывали на такую реакцию коллектива, на то, что никто не мог даже в мыслях допустить факт кражи в издательстве: уникальную скифскую чашу почти все держали в руках, попробуй-ка догадаться, кто же это из девятнадцати?
Когда выходили, заместитель председателя месткома с согласия всех присутствующих встал в дверях и просмотрел содержимое портфелей и дамских сумочек, а Хаблак, узнав, что в комнате кроме тех, кто был на вечере, присутствовали завхоз и вахтерша, попросил их остаться. А также директора и редактора Власюка.
Задержался и Хоролевский — он несколько опомнился, но еще не совсем, потому что уже полчаса разбирал и никак не мог разобрать кинопроектор.
Приказав оперативникам тщательно обыскать помещение, майор прошелся по издательству. Оно состояло, собственно, из двух коридоров в виде буквы «Т», по обеим сторонам которых размещались комнаты сотрудников. Расположено оно было на втором этаже, первый занимал продмаг. Часть комнат — окнами во двор, другие — на улицу. Вход в издательство был со двора, с клумбами и детской площадкой посредине. Напротив двухэтажного издательского стояли два пятиэтажных жилых дома, дальше по бульвару вытянулся большой девятиэтажный.
Хаблак остановился у лестничной клетки, где за маленьким столиком уже заняла свое место полная вахтерша, подсел к ней и спросил:
— Как вас величать?
— Марией Харитоновной, — охотно ответила она и с удивительной для ее комплекции легкостью задвигалась на стуле.
— Вот что, Мария Харитоновна, вы знаете, что стряслось в издательстве?
— Как не знать? Значит, энту чашу стащили...
— Когда вы заступаете на дежурство?
— В пять.
— За час до конца работы?
— Да.
— Никто из посторонних не заходил?
— Ну до шести, пока не запираем, тут всякие шляются, — недовольно ответила она. — Авторы, значит...
Чувствовалось, что вахтерша не одобряет общения сотрудников с авторами, по крайней мере относится к нему подозрительно.
— А после шести?
— Так ведь запираем же.
— И сегодня?
— Ежели собрание или почему-либо задерживаются, двери не запираем.
— Итак, я понял, что после шести никого из посторонних в издательстве не было?
— Почему не было? А энтот, что с киноаппаратом?
— Этот не в счет, Мария Харитоновна. Кроме него, никого?
— Точно.
— А может, где-нибудь в комнатах задержались?
Вахтерша покачала головой.
— Невозможно. Я делаю обход и заглядываю в те комнаты, что не заперты.
— И сегодня делали?
— Конечно. Вот, значит, у директора в кабинете сидели да еще Юхим Сидорович у себя. Больше никого.
— Юхим Сидорович — завхоз?
— Товарищ Крот, это точно.
— И часто он после работы задерживается?
— Случается.
— Почему?
— А вы лучше сами у него спросите. Читает что-то.
— И сегодня читал?
— Конечно.
— Когда погас свет, сидели здесь?
— А где же еще?
— И все время сидели, пока не загорелось?
— Почему все время? Пошла взглянуть...
— У вас были спички или зажигалка?
Мария Харитоновна энергично покачала головой:
— К сожалению, не нашлись. Теперь уж буду держать на всякий случай, и свечу тоже, но ведь свет всегда был...
— Не выключался?
— Никогда.
— И вы пошли по коридору на ощупь?
— К Юхиму Сидоровичу, чтоб исправил.
— Никто вам не попался навстречу?
— Темно же было, как увидишь?
— Могли услышать шаги, дыхание. Знаете, иногда чувствуешь, когда кто-то в темноте проходит мимо тебя. Биотоки, если хотите...
— Току ведь не было, — возразила вахтерша.
— Не в этом смысле, — улыбнулся Хаблак. — Следовательно, в темноте никого не встретили?
— Нет.
— А дальше что?
— А что дальше? Юхим Сидорович зажег свечу, а тут и Данько оказался. Починили пробки, и лампочки вспыхнули. Я к себе и Сидорыч к себе — вот и все дела. Потом слышу, какую-то чашу стащили. Большое дело — чаша, милицию для этого вызывать! Говорят, в земле ее нашли, значит, найдут еще не одну...
Майор встал.
— В том-то и дело, что навряд ли, Мария Харитоновна.
Увидев, что один из оперативников делает ему знаки, подошел.
— Что у вас, Иванов?