Скифская чаша

В самолете Хаблак думал: неплохо было бы подключить к расследованию старшего лейтенанта Волошина. Когда-то Волошин здорово помог ему, тогда Хаблак вышел на целую группу валютчиков, крутившихся около бармена одесского ресторана «Моряк».

Хаблак с удовольствием вспоминал это дело. Тогда им пофартило, хотя, казалось, не было никаких следов.

Будут ли они сейчас?

Как говорил ему тогда Волошин? У нас — порт, все смешалось, сам черт шею сломает. А они не черти, а обычные милицейские офицеры, и шеи ломать никак не хочется.

Хаблак снова представил Манжулу и его пижонские белые джинсы. Прошло всего несколько дней, как виделись, а уже нет человека. Видно, знал что-то или догадывался, но промолчал. Если бы рассказал, может, остался бы жив.

А он — «гарантия»...

Значит, были у него серьезные основания.

Вот его и убили. Наверно, убили... И называется он сейчас, согласно казенной терминологии, «потерпевший».

А если не потерпевший, а тоже преступник?

Первое, о чем подумал Хаблак в Одесском аэропорту: вероятно, телепатия все же существует, ну не в ее шарлатанских крайностях, а в каких-то еще неизвестных человечеству формах и проявлениях, поскольку возле выхода с поля увидел знакомое круглое и симпатичное лицо старшего лейтенанта Захара Волошина. Невдалеке стояла и «Волга». Хаблака встречали по первому разряду; он это понял сразу, но набрался нахальства и поинтересовался, где же Басов.

Волошин обиделся, но, пожалуй, не очень.

— Тебе уже старших лейтенантов мало, — хохотнул, — подавай подполковников! Перебьешься.

Хаблак почувствовал, что допустил бестактность, и начал оправдываться:

— Мне очень приятно тебя видеть, в самолете даже мечтал об этом. Но Басов ведь был на месте происшествия, хотел сразу расспросить его.

— Подполковник на совещании в облисполкоме.

— Но рабочий день заканчивается.

— Однако не закончился. Сейчас мы устроим тебя в гостиницу, тем временем Гурий Андреевич освободится, можете даже поужинать вместе, объедините полезное с приятным.

— А ты знаешь, где это произошло?

— Происшествие с Манжулой?

— Ну да.

— Чего я только не знаю!

— Тогда сделаем так: гостиница и ужин, надеюсь, от нас не уйдут. Поехали прямо туда.

— Невтерпеж?

— Слушай, старик, а если ночью дождь пойдет?

— И смоет и так едва заметные следы?

— Ты догадлив.

— На том стоим. Но ведь, видишь, солнце, и синоптики говорят, что такая погода...

— Ты им веришь?

— Не очень.

— Поехали?

— Поехали. — Волошина не надо было убеждать, понимал: Хаблак прав, и он на его месте поступил бы так же.

Путь от аэропорта к Лузановке пролегал чуть ли не через весь город, потом они выскочили на приморское шоссе, ведущее в Николаев, шофер гнал «Волгу» уверенно, и не успели они с Волошиным наговориться, как свернул на боковую грунтовую дорогу, машину начало бросать на колдобинах, проехали еще немного и остановились.

Грунтовая дорога тут, собственно, кончалась, кто-то перекопал ее, чтоб машины не подъезжали к морю — оно было совсем рядом, метрах в ста пятидесяти — двухстах, тихое, синее, даже золотистое: солнце садилось в него и, казалось, растворялось в воде.

Хаблак машинально направился к морю, вероятно, каждый так бы повел себя, море гипнотизирует и притягивает к себе, но Волошин указал майору на тропинку, круто поднимающуюся из ложбины на гору, и Хаблак пошел за старшим лейтенантом, все время оглядываясь на море.

Белый пассажирский корабль шел вдоль берега, совсем недалеко, а под самой горой, на которую они взбирались, стояла рыбачья шаланда, и чайки скандалили над нею. Ссорились, бросались на воду, горланили резко и требовательно, а на корме шаланды лежал человек, подложив руку под голову, и дремал, не обращая внимания ни на крикливых чаек, ни на вековечное морское раздолье.

Хаблак позавидовал ему: они карабкаются по извилистой тропинке, сейчас засуетятся в поисках следов, а человек тот раскинулся на солнце, он далек от их, пусть и важных, хлопот, сети поставлены и рыба ловится, шаланду покачивает легкий ветерок, пахнет морем и сухой полынью с берега, и хоть горланят чайки, под их крики даже лучше спится.

Вверху, опершись спиной о шероховатый ствол акации, сидел милицейский сержант, небось ему надоели чайки, жаркое солнце, пожалуй, и море, он видел их каждый день, и Хаблак подумал: сам он сейчас мечтает сбежать по тропинке и окунуться в море, а сержант, может, не купался уже неделю или больше, так ему осточертели и море, и солнце.

Сержант обрадовался им, как ближайшим родственникам, его можно было понять, чуть ли не весь день протомился тут. К тому же, наверно, был твердо убежден, что это его сидение ни к чему — ну оступился человек, не удержал равновесия, покатился с горы, такая уж судьба. Сам виноват, надо быть осторожнее и не шляться над обрывом, тут высота, костей не соберешь...

А если даже подтолкнули человека? Попробуй установить это... Пускали и собаку, довела до шоссе, а тут и без собаки понятно: человек мог прийти сюда только со стороны шоссе.

Откуда же еще?