Первичные представления о поэте, как посреднике между божественным и человеческим мирами, восходят к древним ариям, создателям «Вед». В книге Н. П. Гринцера и П. А. Гринцера «Становление литературной теории в Древней Греции и Индии» подробно обоснована мысль, что античным грекам в той же степени была близка эта идея. «В греческой архаике, — пишут ее авторы, — так же, как в индийской, божественное вдохновение — источник знаний певца и залог его мастерства; инспирация (здесь, вдохновение. —
Отношение к Гомеру, как провозвестнику божественного Слова, русские сохраняли даже в условиях полного торжества православной веры. Присутствие изображения Гомера в иконостасах русских церквей доказывает, насколько глубоко во времена языческой Руси почитали и ценили его сочинения, и вообще его миссию на земле. Мировосприятие Гомера, основанное на ощущении истинного единения с миром природы, а если шире, то и со всем Космосом, было близко древним русам.
Но этого нельзя сказать о европейцах периода Средних веков. Для них текст Гомера выглядел перегруженным сравнениями и метафорами. Он никак не вписывался в стиль эпохи. К тому же, в Европе не читали по-гречески. В те времена исключительную популярность приобрело совершенно иное сочинение о Троянской войне — «История о разрушении Трои» Дарета Фригийского. В «Илиаде», в начале песни о подвигах ахейского вождя Диомеда, говорится:
Два сына этого Дарета — Фегес и Идей — напали на Диомеда. Один из них был убит им, а второй обратился в бегство и был ради его отца спасен Гефестом. Больше ни Дарет, ни его сыновья Гомером не упоминаются. Вот от лица этого священника и ведется повествование в «Истории».
Известны и другие, не дошедшие до нас, описания Троянской войны. Например, византийский хронограф Иоанн Малала (VI в.) приводит значительные выписки из «Сизифа Косского», который был писцом у Тевкра и также написал воспоминания о Троянской войне. Однако достоверность ссылок Малалы весьма сомнительна. Некоторые из сочинений такого рода, возможно, и не были в отличие от «Истории» Дарета никогда написаны, а только вымышлены. В пользу этого говорит и тот факт, что ни один из «романов о Троянской войне» не дошел полностью по-гречески. Зато еще один, кроме романа Дарета «Диктис Критский», дошел в латинском переводе. Согласно легендам, Диктис был писцом спутника критского царя Идоменея, написавшим свои записки «пуническим алфавитом». Они были обнаружены при Нероне (I в. н. э.) и переписаны по-гречески, а потом переведены на латинский язык. Многие века «Дарет» и «Диктис» переписывались и издавались вместе.
Сами по себе эти сочинения представляют краткие прозаические повести, написанные на латинском языке. О каких-либо их художественных достоинствах говорить не приходится. Новейшим, начиная с гуманистов, критикам обе эти истории всегда казались примитивными и нелепыми до неприличия. Именно такими — с точки зрения классических канонов — они и являлись. Почему же «гомеровская традиция» древнегреческой литературы была столь явно предана забвению? Исследователи гомеровского вопроса старательно обходят этот вопрос молчанием. Они не в силах объяснить, как же хваленая цивилизация Запада в пору своего детства и юности (IV–XI вв.) столь откровенно пренебрегала творчеством одного из лучших поэтов человечества? Но ответ оказывается настолько же простым, насколько и неожиданным. Творческие приемы Гомера были чужды создателям средневековых эпосов. Они складывались на иных принципах, нежели «Илиада» и «Одиссея». И наоборот, древнерусский эпос рождался в атмосфере духовного родства и гармонии с миром природы, картинами которой наполнены сочинения Гомера. Гомеровские поэмы — русские по миросозерцанию, и, думается, наши предки, видевшие в иконостасах своих церквей лик Гомера, прекрасно понимали это.