Скифы и Сфинксы (выпуск №7, 2011г.)

Сфинкс, Сфинга(др.-греч. , , собственно «душительница» – иптерпретация древнеегипетского названия сфинкса «шепсес анх» – «живой образ») – мифическое чудовище, существо с головой женщины, лапами и телом льва, крыльями орла и хвостом быка.Con-serva – подруга по рабству, соневольница.

Con-sero-1) обсеменять, засевать, оплодотворять.

odi, -, odisse(part. fut. osurus) defect. ненавидеть, не выносить, не терпеть.

Veritas odit moras– истина не терпит отсрочек (Sen T – Annaeus Seneca Tragicus).

I.lustro1) святить, освящать, очищать, искупать жертвоприношением.

Lustra=lustrum1) лужа, болото; 2)логовище; 4)публичный дом, притон.

Vinolustrisqueconfectus–истощенный пьянством и развратом.

------------------------------------------------------------------------------------------

Валерия Нарбикова

ДООС

…и путешествие

Роман

Начало в № 23 – 28

Фотографии Александра Лысенко

И целый год Киса любила только своего любимого, то есть только с ним занималась любовью, а больше ни с кем. То есть получалось, что в течение этого года она очистилась, то есть была в Египте, и ей опять стало семнадцать лет, потому что она ни с кем не изменяла своему мужу, только с любимым, а с любимым не считается.

– Ты будешь с молоком или без? – спросил Александр Сергеевич Кису, когда она мысленно убила себя за то, что мысленно изменила ему с господином Ив, а он об этом даже ничего не знает.

– С молоком, – и она воскресла.

– Что ты хочешь на обед? – спросила Киса Александра Сергеевича.

– Тебя с оркестром.

– Нет, правда?

– Ничего, – сказал Александр Сергеевич, – пойду спрошу у Сережи.

Сережа хотел то-то и то-то с грибным соусом и еще завернутую дыньку по-итальянски. Интересно, живя здесь всего год, как уж он успел захотеть на обед именно это. И успел, и захотел, и съест. А Александру Сергеевичу было все равно, но только с оркестром.

Бесконечно-пребесконечная жизнь. Одни строят, другие ломают. И те, кто ломают – варвары. Они более дикие, сильные, животные. Из них только лет через триста получаются люди, когда они начинают строить. И становятся оседлыми. Оседлают какую-нибудь одну жену, оседлают кровать, построят оседлый магазинчик. И живут. И жизнь эта не красива, но удобна.

Но кто был тот первый гений, кто увидел куб. Куба нет в природе. Есть линия – горизонт. Шар – солнце. Есть даже какая-то обгрызенная немножко пирамида – гора. Но куба – нет. Зато теперь, с детства жизнь состоит из кубиков, из которых можно построить домик и сломать, из кубов построить дома, начать войну и сломать, а потом опять построить.

– Не ломай жизнь, – сказал любимый Кисе, когда у нее был ро­ман и она ушла от мужа.

– Моя жизнь сломана, не ломай свою.

Или пусть жизнь начинается несколько раз в жизни, но каждый раз именно тому, с кем ты живешь в этот миг, ты не должен изменить даже мысленно, даже на курорте, и не воровать, и, в конце кондов, не убить его за этот миг, а миг может длиться год, два или два дня. Или всю жизнь с одним человеком, и прелюбодействовать, и красть, и убивать друг друга, расчленять и реанимировать. Кому как нравится. Или жить одному. А все остальные люди – это только фон. Контуры при свете. Свет погас, и их нет.

В магазин приходиться ходить каждый день. И это приятно. Безразлично. Но не противно. Как в Москве. Только бы не идти в магазин.

Киса пошла в магазин, чтобы только никого не видеть. Там нет людей, там одни продукты, расфасованные и голые. «Может быть, ты картошечки хочешь?» – услышала Киса какую-то дикость. Она обернулась. Это произнес господин, которого она часто видела по телеку в Москве. Она редко смотрела теле­визор. Но как бы редко она не смотрела, все равно в телеке мель­кал этот господин.

Он был с какой-то очень уж изношенной женой. Больше всего она испугалась слова «картошечка». Слово ей показалось омерзительным до отвращения, особенно с «селедочкой» и с «лучком». И Киса даже спряталась, чтобы они хоть как-нибудь не догадались, что она их понимает. Что же тут могло так напугать? И нос крючковатый, и губы пухловатые, и щеки одутловатые, все на месте. Но не это было страшно. А то, что говорили они на языке доморощенном, избитом, бедном, хотя, может быть, они были сами по себе очень милой парой. Собственно, испугал язык, а не они, она бы их и не заметила. И она представила, что в этом магазин появля­ются два русских мужика, которые давно стали советскими рабочими и колхозниками, и один из них советует купить водочки с рыбкой, а другой присматривает себе пивко. Грустная сцена, но не трагическая.