Скинхед

Как же так получилось, что за всю неделю я ни разу так и не позвонил Ире? И она тоже не звонит, должно быть, обижена. Есть за что. Разыскав ее на перемене, я пробираюсь к ней через толпу малышни, подобно муравейнику, снующей вокруг и тут как резко раздается звонок на урок и ее подружки, шушукаясь бегут мимо меня в класс, и мы остаемся вдвоем посреди стремительно пустеющего коридора. Ира застенчиво улыбается мне - значит все не так плохо.

- Привет, малышка!

- Привет, Артем, - она, колеблясь, делает шаг в мою сторону.

- Ты извини, что я тебе не звонил так долго, просто у меня проблемы возникли дома. - Ясно, что это не оправдание. Но мне ничего в голову иного не приходит, и я замолкаю в нерешительности. Не рассказывать же ей второпях об истории с мамой. Небось, решит, что еще плачусь, как сопляк.

- А что случилось-то? - моя девочка озабоченно смотрит на меня. Сколько же в ее взгляде искреннего участия. Я готов любоваться ее лицом и далее, но тут на горизонте возникает "тучная туча" - директриса и надвигаясь на меня визжит, что нам давно пора быть на уроке. Целых полторы минуты прошло после звонка.

"Туча" провожает Иру взглядом в класс и мне не остается ничего иного, как, скрипя зубами, двигаться к себе. Но прежде я успеваю шепнуть Ире, что буду ждать ее после уроков…

Но сразу после уроков вырваться не получается - приходится выслушать получасовую речь классного руководителя, посвященную чувству ответственности у учащихся в выпускном классе. И плавный переход к основной теме лекции - короткое напоминание о том, что каждый из нас обязан принести пятьсот рублей на покраску школьного забора. Он у нас, конечно, здоровый, но на те деньги, что они с нас сдирают, можно покрасить Великую китайскую стену. Так бы и сказала с самого начала, а то битый час соловьем заливается. Через минуту я мчусь к условленному месту, увидев Иру, сидящей на скамейке, готов кричать и петь от радости.

- А чего ты так долго? Я замерзла.

Я быстро, как можно смешней, передразниваю только что услышанную речь классной. Она улыбается моим словам - значит извинила.

- Я так и поняла, что что-то случилось. Ты же никогда не опаздываешь.

И она вскидывает голову и смотрит на меня.

Я уже привычным движением забираю ее сумку и держась за руки мы бредем к ее дому. Как-то само собой всплывает тема о моих домашних приключениях.

- Ты знаешь, маму ограбили какие-то черные подонки и не просто отобрали сумку, а еще и испугали до полусмерти - ножом угрожали. Пришлось, всю неделю с ней просидеть, выводить из стрессового состояния.

- Ой, Артем… - Ира в испуге сжимает мою руку. - Как же так?! Как она сейчас?

- Постепенно приходит в себя, сегодня даже на работу вышла, - я так ей благодарен за ее сочувствие.

- Артем, если я могу чем-то помочь, ты только скажи…

- Спасибо, Ира, - я откровенно любуюсь ею, и мне на душе становится как-то легче. Конечно, я скорее умру, чем попрошу ее о помощи, но все равно приятно думать, что ты не одинок на белом свете.

- Вот когда смогу помочь чем-то, тогда и будешь благодарить, - она слегка сжимает мне руку. А потом было как всегда: ее дом, подъезд и поцелуи, которые связывают нас так, что мы не можем оторваться друг от друга.

* * *

Поздним вечером крадучись пробираюсь к кухне, где горит свет. Мама сидит за столом, а в комнате стойкий запах валерьянки, которую обычно пьет бабушка, если у нее "давит", как она говорит, сердце.

- Мамочка, ты как себя чувствуешь? - сгребаю ее в охапку.

Обычно в такие минуты, мама счастлива и готова простить все, на этот раз она сжалась так, как будто ее кольнуло током.

- У тебя что-то болит? - испуганно вглядываюсь в ее лицо. - Не надо было выходить на работу.

- Наверно, ты прав, но и сидеть дома дольше недели нельзя - неудобно перед девочками, - и она принялась растирать грудь с левой стороны.

- Сердце - это серьезно, надо вызвать скорую помощь.

Телефон висит на стене с давних времен, когда я еще ползал под столом. Мама любит при случае вспоминать, что когда мне было три года, то моей любимой игрушкой стал висячий аппарат. Я до него дотягивался со стула, стоящего рядом. А поскольку умения у меня хватало не более чем на две-три цифры, я то и дело попадал в милицию, к пожарникам, у которых не хватало сообразительности оценить чувство юмора трехлетнего малыша. Не дожидаясь маминых возражений, набираю номер "Скорой помощи", на удивление быстро откликнувшуюся, называю адрес, фамилию и запинаюсь на возрасте больной. Тихонько засмеявшись, мама шепотом подсказывает мне, что она родилась еще в прошлом веке - шестого июня тысячи девятьсот семидесятого года. Вот те на, она же ненамного старше Учителя, а выглядит гораздо взрослее. А с датой рождения, конечно, я дал маху. Чувствуя мое смущенье, она задумчиво произносит, обращаясь ко мне:

- Знаешь, ведь самое главное, когда ты любишь… Хотя то, что тебя любят - это тоже приятно.

- Мамулечка, можешь не сомневаться - я тебя очень и очень люблю. Может, приляжешь, пока врачей нет?