Скинхед

Утром я издали вижу ее у школьных ворот, явно поджидающей меня. Надо пройти мимо, вот так с невидящим взглядом. А если она окликнет, так оно и есть, надо скользнуть по ней с презреньем, вот так, и прочь от нее..

- Артем…

- Грязная полукровка, я вычеркнул тебя из своей памяти. Я иду длинным школьным коридором, ликуя собственной решимости, навстречу ковыляет наш дворник-таджик.

* * *

… Не загнанным зверем, а свободным человеком я чувствую себя, переступив порог клуба. Вокруг меня такие же правильные русские, как я сам. Им теперь не в чем упрекнуть своего брата. Я нашел достойный ответ на их вопрос. И готов держать ответ перед Учителем, к которому приглашает Никита. Учитель не один. Когда я вхожу, незнакомец говорит:

- Баобаб стал экономить на вас. Не исключено, он и вовсе "Красное кольцо" продаст. У него и так в России бизнеса не осталось, вы последние из могикан. В принципе правильно: в Лондоне ему как-то не до твоих бритоголовых пацанов.

- Это для тебя он Баобаб, а для меня Береза, мне русские деревья симпатичнее заокеанской флоры. И потом, "Красное кольцо" не бизнес. - Учитель явно раздражен. - А если и бизнес, то особого рода.

- Вот-вот, вижу - мыслишь в правильном направлении. Вы как раз и есть самый настоящий бизнес. Гораздо серьезнее, чем все то, что он потерял в России.

- Ну, за него можно не переживать, в России он потерял самую малость. Основной капитал он давным-давно перевел в швейцарские банки и другие безопасные хранилища.

Этот разговор явно не для моих ушей, я негромко кашляю и уверенно стучу в дверь.

- Войдите! - я переступаю порог и замираю: на столе стопка денег в толстых пачках, обмотанных резинками. Точь в точь как в сериалах.

- Да ты смелее, Артем, Анатолий Борисович - наш большой друг, так что не робей. - Учитель улыбается, складывая деньги в ящик стола.

- Здравствуйте, Анатолий Борисович, - я закрываю за собой дверь.

- Ну, здорово, коли не шутишь. - Мужик смотрит на меня так, как будто перед ним поставили вещицу, которую он намерен купить.

- Я вот почему пригласил тебя, Артем… Тут у Анатолия Борисовича серьезное дело. Он наш друг, один из самых надежных друзей. Мы не имеем права подводить их. Догадываешься, о чем речь?

- Да, Учитель, конечно. Если надо разобраться с черными - это как нельзя кстати. От меня пощады им не дождаться.

* * *

Меня душит тоска, и даже тренировка, на которой я выложился по полной программе, не в состоянии вернуть привычное настроение. Выпить что ли? Наверняка полегчает. Но я не слабак, справлюсь и без водки. Переживу. Какой же я дурак, что страдаю из-за нее! Да таких, как она, "пятачок за пучок", а я, как идиот, маюсь. Хотя, может, это просто привычка: думать о ней, названивать, предаваться любви. А любовь - это и есть слабость! Любить - можно только мать и Родину. Она, Россия, и есть всем нам мать. Вот чем жить надо, Артем!

Мама, как всегда, спит, совсем она ослабла - постоянно ко сну клонит. И не чертит, ничем не занимается, а ходит усталой. Врачи говорят, как потеплеет - ей легче станет.

В дверь кто-то скребется. Кого же это принесла нелегкая в столь поздний час? Ясно кто - узкоглазая соседка с тарелкой, прикрытой сверху салфеткой. Нет, если это не глюки пошли, то, что-то надо предпринимать.

- Чего надо?

- Здрасте, а я Гуля, ваша соседка по лестничной площадке, - она улыбается улыбкой Снегурочки, пришедшей на Новый год с подарками. - А ты, наверное, Артем?

- Ну и что с того? - Вот так - холодным душем надо бы обдать ее, чтоб не совалась со своей тарелкой, куда не просили. Улыбка в щелках глаз тускнеет, она делает шаг назад.

- У нас обычай такой - приносить соседям, которые болеют что-нибудь вкусное, пока они не выздоровеют.

Меня уже один раз подкупали этим приемом. Это, кажется, когда-то называлось даром данайцев. Но тарелка, уже у меня в руках - тоже древний инстинкт - коли подают - надо принять. Принять и швырнуть эту подачку на лестницу. По ступенькам покатились какие-то булочки, пирожочки, тарелка разлетелась вдребезги.

- Вали отсюда, пока я добрый, мы тебе не нищие, чтобы ты нас подкармливала, понятно? А матери, если что скажешь, то я тебе устрою такое - свет белый не мил будет! Все это выговаривается свистящим шепотом.

И не потому, что боюсь маму разбудить. От ярости у меня ком в горле застрял - ни проглотить, ни выплюнуть. А, у узкоглазой в глазах слезы. На сердоболие рассчитывает. Не на такого напала. Научен уже горьким опытом. Если она сейчас не сгинет с глаз моих, то я ей точно кровь пущу. Тут раздается слабый голос мамы. Ясно, что-то услышала, а скорее учуяла сердцем своим больным, и сейчас не дай Бог наткнется на эту немую сцену. Приходится действовать на опережение.

- Мне показалось или ты с кем-то разговаривал?

- Да, мама, тебе показалось. - После некоторой паузы добавляю: - или приснилось…

И то, и другое похоже на правду. Мамка видит настолько живые сны, что часто проснувшись, путает их с явью. Она всегда жалуется, что после таких сновидений не сразу понимаешь, в каком из миров находишься. Она, видимо, решает не спорить, и разворачивается лицом ко мне: