Скинхед

Вот этого - я точно знаю - мама мне этого не простит никогда. А я могу ее простить за то, что она сделала со мной - осквернила чистую кровь мою русскую, а затем решила, что будет лучше, если скрыть этот вечный позор от меня? С мертвенно-бледным лицом она опускается на стул, беспомощно шепча, что не подозревала, что я могу так разговаривать с матерью.

- Ты стал чужим, - вдруг выдыхает она.

Увы, это лишь часть правды. Полная же правда заключалась в том, что мы оба стали друг другу чужими. Эта мысль выбрасывает меня на улицу. Меня колотит озноб. Улица - тупик. Мне некуда идти. Некому сказать, что все то, чем я живу, оказалось на грани краха из-за какой-то старухи, которая еще долго будет коптить небо, одним своим существованием напоминая мне о моей неправде, моей насквозь лживой, скроенной из разных человеческих лоскуток жизни. А Учитель? Что я скажу тому, кому стремился подражать, на кого жаждал быть похожим и кого считал Учителем? Смогу ли оправдываться? И вообще, есть ли мне оправдание? Скажу, что не знал? Это, каким же лохом надо быть, чтобы не знать главное о своей родне. Он мне этого не простит. И правильно сделает. А ты бы простил такое, Артем? Нет - ни другим, ни себе. Никогда.

* * *

"Надо навести контакты на будущее в плане объединения", - сказал Учитель. Это - в связи с предстоящим выступлением для членов "Красного кольца" знаменитого Таракана. Концерт будет закрытым - только для братства. Исключение сделано для ребят из других русских клубов. Надо наводить мосты с родственными организациями. А что и правда - в единстве наша сила. С чернотой, размножающейся, как грибы после дождя, нам по одиночке не справиться. Вот только что будем делать с собственной черной кровью! Как быть с нею, с этой несправедливостью? - Нет - Карой! Если эта божья кара, то - за что? За что мне это наказание? Мне, без памяти любящего в себе русского? Выходит, и за любовь по всему родному возможно наказанье? Нет, тут что-то не то. Я еще разберусь с этим.

* * *

Встреча с всеобщим кумиром состоится где-то в Одинцово. Если честно, то по мне - Олимпийский стадион - вот место Таракана. Но прав и Вадим, объяснивший, что на певца объявлена охота и менты только повода ищут, чтобы упечь его куда подальше. Поэтому концерты он дает очень редко и всегда вот в таких полуподпольных условиях: в полуподвале, в лесу, за городом. Я оглядываюсь вокруг - вот она моя стихия: полутьма, тусклый свет сцены и тысячи горящих глаз. Несмотря на жару, пацаны в кожаных куртках, а тяжелый топот говорит о том, что многие пришли в крепко покованных армейских ботинках. На сцену возносится Таракан. Общий ор, прерываемый им воздетыми к небесам руками. Мы и голос мессии в замершем подземелье: "Знаем ли мы, что наше счастье в том, что мы русские? Что наш цвет - это белый цвет? Что этот мир принадлежит белым? Что мы - русские - мужики? И только мы должны навести железный порядок в стране, где живем?" Тысячеголосье "Да-а-а!". Победно вскинутые руки. Распахнутые для боя груди: "За Русь!". И в ответ со сцены: "Слава России!" Подвал взрывается: "Слава! Слава! Слава!". Струны гитары поют вместе с хрипом Таракана: "Что же ты ищешь, душа мятежная?" И эта песня русской души, разливается, рассыпается вместе с нами по улицам ночного города. Мы мчимся подобно весеннему половодью, сметая машины, припаркованные у тротуаров, наплевав на женские визги и отчаянный вой сирен. Из моих бойцов рядом только Мишка и Антон. Мы кидаемся к станции, к медленно отплывающей электричке, еле успевая протиснуться в закрывающиеся дверцы вагона. А там, в вагоне - мирно дремлющая Русь: старушка с авоськами перекрестилась, баба с пацаненком вжалась в спинку кресла, остальные тихо посапывают, да посматривают в оконную темень. "Мы разбудим тебя, Россия!". Так, кажется, поет Таракан. С этой мыслью-зовом мне надо ложиться и вставать, а не с думами об армянской крови. Пусть и так! Никто, никогда не узнает об этом грехе моем. Этот позор можно лишь смыть вечным и честным служением России. И позор ли это, если я честен в главном - любви по всему русскому?!

* * *

… Хорошо сладостно потянуться в постели, но не в тот момент, когда в комнату заглядывает мама.

- Ну что, соня, проснулся? Не хочешь мне помочь? - предлагается подписать мирное соглашение? А может, перемирие? Согласимся с любимой поговоркой предков о том, что худой мир лучше доброй ссоры. Хотя по мне лучше взять вооружение старый советский марш: мы мирные люди, но наш бронепоезд - на запасном пути.

Мама с утра собралась на рынок, да сил нет. А мне как раз их некуда девать. Сам сбегаю.

- Картошку с капустой купить не смогу? Ты мне список только напиши. - Мирное соглашение подписывается мною, но миндальничать с агрессором я не собираюсь. Впрочем, гнать ее на рынок тоже не дело. Дискуссию о наличии в наших жилах армянской крови оставим на потом. Как и тяжелые раздумья о том, что с этим делать и как будет реагировать на эту новость Учитель?