Скинхед

– Чурка? Что за зверь такой?

– Ну, кавказец он, не наш, не русский.

– А тебе чем кавказцы не угодили? Мы, между прочим, с тобой сейчас разговоры разговариваем только потому, что кавказец, чурка, как ты говоришь, свою кровь тебе отдал. Выходит, ты теперь с грузином... или кто там у нас Миша – абхаз? Вы теперь – кровные братья.

Ваня молчит. Он плохо понимает, что такое говорит эта докторша, так похожая на его бабушку. Абхаз – его брат?

– Повезло тебе, Ванюш. – Клара Марковна опять гладит его по голове, как маленького. – Группа крови у тебя редчайшая, четвертая. Еще и резус отрицательный. Знаешь, что это такое?

– Нет, – шепчет Ваня.

– Ну и ладно. Сколько на земле народу живет? Миллиарды, да? А такая кровь, как у тебя, всего у полутора миллионов. Понимаешь теперь, какой ты у нас исключительный? Ученые говорят, что у Иисуса Христа такая кровь была. По Туринской плащанице определили. Слышал про плащаницу?

Ваня снова отрицательно качает головой.

– Выздоровеешь – обязательно прочитай. Интересно же! Так что в рубашке ты, Ванюша, родился. На станции переливания такой крови нет, у нас – тоже. Все больницы обзвонили – пусто! А тут наш Мишенька. Говорит, берите у меня! У него тоже четверка отрицательная. Сам недавно оклемался – язва, месяц назад чуть не помер от кровотечения, куда еще кровь давать? Так упрямый, ужас! Берите, говорит, и все. Парнишку спасать надо.

– Какого парнишку?

– Тебя, кого ж еще? – смеется Клара Марковна. – А ты говоришь – чурка! По нутру человека определять надо, а не по ушам-носам! Вот я, по-твоему, кто? – внимательно смотрит на Ваню докторша. – Ну, по национальности? Угадаешь?

– Вы на бабушку мою очень похожи, русская, наверно. Только у вас нос большой.

Ваня смущается. Стыдно признаться, но внешне он так и не научился отличать своих от чужих. Разве что кавказцев. Но их за версту видно. С узбеками тоже все понятно, с корейцами. А вот с другими... У докторши – синие глаза, доброе морщинистое лицо, мягкие вислые губы. Второй подбородок с коричневой бородавкой. Таких теток он каждый день по сто штук на улицах видит!

– Русская, говоришь? А вот и нет!

Ваня холодеет, и мурашки колкой толпой бегут вниз по позвоночнику. Неужели она... как там Костыль говорил? Какие приметы у жидов? Черноволосые. Кареглазые. Кудрявые... Нет, не подходит...

– Да не мучайся! – Клара Марковна смеется. – Я – немка. Наша, правда, из Поволжья. Но – немка. Знаешь немецкий? Хочешь, поговорим?

– Нет, – счастливо улыбается Ваня, – я английский учил. А по-немецки только «Хенде хох» знаю, ну и еще « Хайль, Гитлер!».

– Богато, – непонятно, одобрительно или наоборот ухмыляется докторица. – Как, доверяешь мне себя лечить?

Ваня кивает.

– А Машеньке? Ну, медсестричке своей?

Ваня вспоминает милое лицо в ямочках, смущенную улыбку, прохладные нежные руки и снова кивает.

– Ну и хорошо, – кивает Клара Марковна. – Правильно. У Машеньки руки золотые. Укол ставит – не чувствуешь. А улыбка какая? Никакой физиотерапии не надо. Солнышко!

Ваня расслабленно улыбается, он полностью согласен с милой докторшей, так похожей на бабушку. После того как медсестричка над ним похлопочет, всегда становится легче. И сразу клонит в сон.

– Ну вот скажи, Ванюш, у кого язык повернется нашу Машеньку жидовкой назвать? А ведь она – еврейка! У них династия медицинская: дед с бабкой, мать, отец, брат Машенькин – все врачи! И отличные, между прочим! Если их всех поубивать, как ты мечтаешь, кто ж людей лечить будет? С того света вытаскивать? Да у нас в больнице вообще полный интернационал. Кого только нет! И калмыки, и армяне, и туркмены. Даже турок есть, хирург в урологии. Лучший в городе, между прочим!

Ваня не знает, что такое урология. Он уже вообще ничего не знает. Не хочет знать. То, что Машенька – жидовка, пожалуй, хуже, чем то, что у него нет руки. Как же так? Разве жиды могут быть такими милыми? Такими ласковыми? Они же – жиды...

– Ванечка! Можно? – В дверях появляется мать. Робко протискивается бочком и так стоит, пережатая дверью, боясь войти.

– А, вот и мой сюрприз пожаловал! – поднимается Клара Марковна. – Проходите, только недолго, а то, не ровен час, следователя нелегкая принесет. Вход-то к Ванюше запрещен, хорошо, что после вчерашнего криза охрану сняли. Вот я вам и позвонила. Как же мать к больному дитяте не пустить? Это ж самая лучшая терапия! Давайте общайтесь. Я в ординаторской буду.

* * *

– Сыночек, – мать вытирает слезы, – исхудал весь... Прямо синий! Сколько я тебя не видела? Три недели? Думала, с ума сойду. Каждый день у следователя свидания просила – ни в какую. Я уже и у начальника милиции была, и у прокурора. Все обратно к следователю отправляют. А он... своих детей нету, что ли? Клара Марковна сказала, что вчера у тебя давление резко скакнуло, боялись, что удар будет. С чего, Ванюш? Никогда ты давлением не страдал. Это все из-за заражения крови, наверное. Сколько тебе ее, чужой-то, влили? Может, приживается так тяжело?