Скиталец

— Возможно, функция расчета рисков в моих процессорах была повреждена во время «Отключения».

— Но ты знаешь, чем рискуешь. Ты сказал, что пытаешься выжить, как и я. Как выжить, подвергая себя такой опасности?

Ронин поднял руку и почесал щеку. Прикосновение к щеке было чем-то иным — кроме голого металла его пальцев — почти было таким странным, как и само желание почесаться.

— Это выживание, потому что я всё ещё продолжаю двигаться, — наконец сказал он. — Существование — это постоянная борьба, и я выбираю искать эту борьбу на своих собственных условиях. Если бы я оставался в подобном месте все это время… то в какой-то момент я бы сел и больше никогда не вставал.

— Потому что ты чувствуешь, что у тебя нет цели.

Ее слова отразились в его процессорах, как физический удар. Прошла секунда, три секунды, пятнадцать. Прошло полминуты, прежде чем он сформулировал ответ.

— Я никогда этого не говорил.

— Тебе и не нужно было, — она отодвинула обертку с едой, на ней все еще лежала полоска мяса и три ломтика моркови. — Почему ты выбрал «Ронина»?

Электроды снова потрескивали на его щеке, требуя физической стимуляции, но он опустил руку. Его так легко было оценить? После всего этого времени, его так легко было прочитать?

— На двенадцатый год после моего пробуждения я нашел книгу. Тогда их было гораздо больше. Она была о месте под названием Япония, которое, должно быть, существовало столетия назад. В нем говорилось об элитных воинах, называемых самураями. Они были элитой своего общества, обучались с юных лет, их боялись враги. Но именно ронин привлек мой интерес. По-японски это означало человек-волна. Они были воинами без хозяев, ищущими дело, достойное их мастерства. Они блуждали по просторам своей земли, не связанные ничем, кроме своих клинков и того, как далеко их могли занести ноги. Это… откликнулось во мне.

— Многое ли из этого было тебе знакомо?

— Достаточно, чтобы выбрать себе имя Ронин, — он пододвинул бумагу поближе и завернул оставшуюся еду. Его стул заскользил по полу, когда он встал. Собрав остальные продукты, он убрал все это в холодильник и вернулся на свое место.

Брови Лары были нахмурены, она не сводила с него глаз. Выражение ее лица было задумчивым, но в позе все еще чувствовались намеки на настороженность.

— Ты не такой, как другие боты.

— Сомневаюсь, что кто-то из нас провел достаточно времени среди других ботов, чтобы знать наверняка.

— Я достаточно повидала, — ответила она. — Ты другой.

— И ты отличаешься от других людей, с которыми я имел дело, — это было преуменьшением, но он не мог выразить свои сложные рассуждения словами; он все еще не понимал, почему она другая.

Выражение ее лица снова изменилось. Это была еще одна едва уловимая перемена, но он узнавал их в ней с большей легкостью, даже если не знал, что они за собой влекут.

— Ты упомянула свою сестру, — сказал он, когда она не ответила. — Есть кто-нибудь еще?

Лара опустила взгляд на стол.

— Не думаю. Я помню, что моя мама часто болела, но все равно каждый день ходила собирать мусор. Однажды она просто не вернулась. Мне было пять, кажется. Я никогда не знала, кем был мой отец, умер он или жив. Не думаю, что мама тоже знала.

— Шайенн не представляется достойным пристанищем для пятилетней девочки, которая осталась одна, — как она выглядела в этом возрасте? Насколько она изменилась с тех пор?

Она откинулась назад, положив руку на живот.

— Однажды я плакала, потому что у меня болел живот. Мама всегда говорила мне смириться, поэтому я никогда не плакала, когда она была рядом. Но на этот раз я ничего не могла с собой поделать. Просто было так больно, — нахмурившись, она снова двинулась вперед, скрестив руки и положив их на край стола. — Табита нашла меня и спросила, почему я плачу. Она была на несколько лет старше и уже около года жила самостоятельно. Она собирала мусор, как могла, и я думаю, что кто-то из взрослых сжалился и иногда помогал ей.

— Так вот, она села рядом со мной и обняла меня, потому что я просто не могла перестать плакать, даже чтобы ответить ей. Но она знала. Даже без моих слов она знала, что я одинока и голодна. Она обняла меня и через некоторое время дала мне картофелину из своего кармана. Это… это была вся еда, которая у нее была на тот момент. И она сказала мне, что мы сестры и что она всегда будет заботиться обо мне.

Она мягко улыбнулась, в ее глазах появились слезы.

— Я никогда не забуду тот момент. Я думаю…Я знаю, что это был первый раз, когда я почувствовала, что кто-то заботится обо мне. Впервые в жизни я почувствовала, что меня любят.

Улыбка исчезла с лица Лары, и она снова встретилась с ним взглядом, нахмурив брови.

— Мне нужно найти ее, Ронин. Она — все, что у меня есть.