Скиталец

– Джон Рэндольф мертв, – доложил ему сэр Уильям и, догадавшись по выражению лица короля, что тот не понял его последних слов, пояснил: – Граф Морей погиб.

– Что? – Давид заморгал, потом снова сплюнул кровь. – Погиб? Не ранен, не попал в плен? Погиб!

Еще одна стрела угодила в королевское знамя, но монарх не замечал опасности.

– Мы попросим архиепископа прочесть молитву над его могилой, а сами посчитаемся за Морея с этими ублюдками!

Приметив разрыв в переднем ряду своих воинов, он направил коня туда и, продвинувшись к каменной ограде, ударил поверх нее копьем первого подвернувшегося англичанина. Наконечник пронзил противнику плечо и оставил страшную рану, особенно сильно кровившую из-за того, что в нее попали обрывки кольчуги.

– Мерзавцы! – Король сплюнул. – Мы победим!

Люди, приведенные Дугласом, предприняли очередной натиск на каменную стену, но она устояла, и они отхлынули. Шотландцы и англичане по обе стороны от преграды оттаскивали убитых, чтобы расчистить место для новой отчаянной стычки.

– Мы удержим их здесь, пока наши не сомнут правое крыло англичан! – крикнул Давид Дугласу.

Но сэр Уильям, чей слух различал все оттенки шума битвы, уловил нечто новое. Последние несколько минут он слышал крики, вопли, бой барабанов и лязг стали, но к ним не присоединялся звон «струн дьявольской арфы», как именовал он тетивы английских луков. Теперь эти струны запели снова, и рыцарь понял, что хотя на поле боя наверняка и полегло сегодня множество англичан, но лишь немногие среди павших были лучниками. И вот луки Англии возобновили свою смертоносную работу.

– Не угодно ли совет, сир?

– Конечно, – отозвался король. Глаза его светились радостным возбуждением, хотя конь, раненный несколькими стрелами, нервно пятился назад от бушевавшей всего в нескольких шагах впереди схватки.

– Во-первых, я советую вам опустить забрало, – сказал сэр Уильям. – А во-вторых, отступить.

– Отступить? – переспросил король, не веря своим ушам.

– Именно, – подтвердил Дуглас, и его голос прозвучал жестко и уверенно, хотя сам он едва ли смог бы обосновать, почему дал такой совет. Это было, черт побери, не более чем предчувствие, вроде того, что посетило его в тумане на рассвете, однако сэр Уильям понимал, что интуиция его не подводит. Лучше всего было сейчас начать отступление и отступать, не останавливаясь, до самой Шотландии, где есть крепкие за́мки, способные выдержать шквал стрел. Но как объяснить все королю? Не распинаться же насчет закравшегося в сердце страха и дурного предчувствия! В устах другого человека это сочли бы проявлением трусости, но никто никогда не посмел бы обвинить в трусости сэра Уильяма Дугласа, рыцаря из Лиддесдейла.

Король, приняв этот совет за неудачную шутку, лишь хмыкнул.

– Но мы берем верх! – сказал он сэру Уильяму. – Или, может быть, нам угрожает опасность справа?

– Нет, там все спокойно, – ответил Дуглас. – Если англичанам вздумается пойти в атаку на правом фланге, они угодят в ту же самую чертову теснину, в которую попали мы. С тем же результатом.

– Ну вот, а на левом фланге мы их сомнем! – воскликнул король, натягивая поводья, чтобы отъехать. – А ты «отступить»! Мы победим!

Взяв у кого-то из свиты полотняную тряпицу, он просунул ее между щекой и шлемом и, пришпорив коня, поскакал позади строя на восток. Поскакал, чтобы возглавить победоносное крыло шотландцев и доказать всем, что он достойный сын великого Брюса.

– Святой Андрей! – восклицал король, хотя рот его был полон густой крови. – Святой Андрей!

– Дядя, ты и правда думаешь, что нам нужно отступить? – спросил Робби Дуглас, сбитый с толку не меньше короля. – Но ведь мы побеждаем!

– Ты так считаешь, Робби? – Сэр Уильям прислушался к музыке луков. – А зря. Лучше почитай молитвы, малыш. Вспомни все молитвы, какие только знаешь, и попроси Господа, чтобы Он позволил дьяволу забрать этих проклятых лучников к себе в ад.

 * * *

Сэру Джеффри Карру со своими людьми выпало стоять во время боя на левом крыле английской армии, где шотландцы угодили в смертельную ловушку, и теперь его немногочисленные ратники рыскали по лощине в поисках пленников, за которых можно содрать выкуп. Вид шотландцев, попавших в западню и погибавших под стрелами, вызывал у Пугала хищную, злобную усмешку. Какой-то дикий горец, чей толстый плед был истыкан стрелами (одна даже застряла во всклоченных волосах, а другая – в густой бороде), оказался настолько преисполнен клокочущей ненависти, что рвался вперед, невзирая на многочисленные раны, каждая из которых была ли едва ли не смертельна. Стрелы сбивали его с ног, но горец, истекая кровью, поднимался снова и снова. Он находился уже в пяти шагах от англичан, когда сэр Джеффри так ловко взмахнул своим хлыстом, что вырвал ему левый глаз из глазницы, словно орех из скорлупы. Возможно, дикаря не остановило бы и это, но выступивший вперед англичанин небрежно взмахнул топором и раскроил ему череп.

Пугало свернул хлыст и потрогал влажный железный коготь на его конце.

– До чего же я люблю сражения, – сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.