Скитания

Через полчаса Елеазар очутился перед пансионом Саволино. Вид его был так дик и мрачен, что Цампи, стоявший на своем посту, перепугался и воскликнул:

– Разве Страшный суд уже начался и мертвецы встают из могил?

Услышав эти зловещие слова, ростовщик повернулся и побежал вверх по улице с такой быстротой, точно сам дьявол гнался за ним по пятам. Полы его длинного кафтана бились о тощие ноги в коричневых чулках, расшитая серебром ермолка слетела с седых кудрей, и он не остановился, чтобы ее поднять.

Так бежал он, ничего не видя вокруг, чудом не попадая под колеса быстро мчавшихся карет, не слыша насмешек, которыми осыпали его зеваки. В его мозгу громоздились страшные библейские образы, ему мерещился Авраам, поднявший нож над поверженным Исааком, Самсон, обрушивающий колонны пиршественного зала…[97]

У ворот гетто он упал без сил.

Глава шестая Безмятежные дни

– Чем меньше тайны, тем лучше, – сказала синьора Васта. – Если Альда будет скрываться от посторонних глаз, это вызовет нежелательные толки.

И на следующее утро Альда, смущаясь, вошла в столовую, держась за руку мнимой тетки. На девушке было легкое розовое платье, долго провисевшее в гардеробе. Васта приспособила его к росту и фигуре Альды. Восхищенным пансионерам показалось, что сама заря появилась в большой мрачной комнате и осветила ее потемневшие дубовые стены.

Под пылающими взглядами школяров Альда прошла к столу и заняла место возле синьоры Васты. Та первой прервала неловкое молчание.

– Я так давно покинула нашу милую Флоренцию, – сказала она, обращаясь к Альде, – что уже начинаю забывать ее. Когда я была в твоем возрасте, мы с подружками любили купаться в Арно перед плотиной Оньисанти у моста Алла Карайя. Красив этот мост…

– Ах, тетя! – изумленно воскликнула Альда. – Разве вы не знаете, что Понта алла Карайя рухнул во время великого наводнения пятьдесят седьмого года?

Тут, в свою очередь, удивилась синьора Васта, и девушка рассказала подробности о наводнении.

– Мне исполнилось тогда восемь лет, – говорила Альда, – но я все хорошо помню. Ливень шел четыре дня и четыре ночи. Мама повела меня на городскую стену и показала оттуда реку – мутную, страшную, затопившую берега. На следующий день две арки Понте алла Карайя обрушились под напором воды. А с Понте Санта Тринита получилось еще хуже: его целиком унесла река…

Васта всплеснула руками:

– Какое несчастье!

– Большое несчастье, тетя! – серьезно подтвердила девушка. – У коммуны[98] не было денег на восстановление мостов, и расходы возложили на купцов. Отцу пришлось заплатить пятьдесят восемь дукатов. Он так часто говорил об этом, что цифра запомнилась мне навсегда.

– Да, мой братец, а твой отец Бассо не любит расставаться с деньгами, – улыбнулась Васта и перевела разговор на другое. – А куда вы ходите молиться? По-прежнему в Санта-Мария Новелла?

– Конечно, куда же еще? Там мой любимый образ Девы Марии, помните, тетя, наверху между капеллами Ручеллаи и Барди ди Вернио? А вы еще не забыли прекрасное изображение Фомы Аквинского, патрона ученых?..

Разговор продолжался в том же духе. Тетка и племянница легко перебрасывались названиями флорентийских улиц, площадей, церквей, монастырей, городских ворот…

Санта-Чечилия, Санта-Мария дель Фьоре, больница Порчеллано, что на углу Виа Нуова, монастырь Санто-Спирито, цитадель Прато, Виа дель Кокомеро, предместье Сан-Фриано, Понте Веккио… У слушателей зазвенело в ушах, и они готовы были поклясться на Евангелии, что прекрасная Альда все до мелочей знает о своем родном городе – прекрасной Флоренции. Ведь если тетка путала что-нибудь за давностью лет, племянница тут же ее поправляла.

Но пансионеры не подозревали, что так легко и непринужденно разыгранный на их глазах спектакль потребовал большой и напряженной подготовки, отнявшей у исполнителей значительную часть ночи.

В это утро случилось неизбежное: все двадцать девять пансионеров Саволино стали соперниками Фелипе Бруно в любви к юной красавице. Во время уроков юноши и мальчики думали только об Альде Беллини, и из-за этого выходили курьезные случаи. На уроке латинского языка юный Манетто Барни вместо опостылевшего «arma» начал склонять «Alba», а Микеле Брандино на вопрос, кто создал знаменитую статую Персея, заявил: «Ваятель Беллини»[99]

В часы, когда полагалось готовить уроки, пансионеры, прячась друг от друга, писали стихи в честь прелестной Альды, бессовестно обкрадывая древних и новых поэтов. Когда Альда ходила по дому, из того или другого закоулка появлялся красный от смущения поклонник и совал в руки девушки бумагу:

– Это вам, синьорина! Прочитайте на досуге, но никому не показывайте…

А вскоре выскакивал другой и тоже подавал листок:

– Великая тайна! Прошу вас, Альда, никому ни слова!..

Вечером в кабинете Саволино синьора Васта и Альда со смехом подсчитывали любовные послания:

– Три оды, одиннадцать сонетов и два мадригала!..[100]

– Ого! – говорил Джакомо. – Сегодня урожайно! Скоро можно составить библиотеку.

Васта подбавляла масла в огонь: