Скитания

И действительно, разочарованный кастеллан затерялся среди зрителей.

Подеста обратился к синьору Джакомо:

– Эта девица говорит правду?

– Истинную правду, – горячо подтвердил Саволино, – клянусь в этом святым животворящим крестом господним! – Он перекрестился. – Я беру ее в дочери.

– Еще один вопрос, – сказал градоправитель. – Как представитель гражданской власти, я обязан следить за точным исполнением законов. Имеет ли право сия несовершеннолетняя Ревекка, дочь Елеазара, принять христианство без согласия отца?

Елеазар хотел заговорить, но ему не дал дон Кристофоро.

– По точному смыслу указа Генеральной хунты 1488 года в Вальядолиде, – торжествующе выкрикнул монах, – мужчинам иной веры разрешается присоединяться к нашей святой религии в возрасте четырнадцати лет и женщинам в возрасте одиннадцати лет. Сколько тебе лет, девица?

– Мне исполнилось пятнадцать.

– Закон соблюден, – заметил подеста. – Жид, твоя претензия отвергнута. У тебя нет больше дочери. Она станет христианкой.

Глаза Елеазара мрачно сверкнули.

– Она никогда не станет христианкой, – пробормотал он так тихо, что его услышала только жена.

Мариам громко вскрикнула:

– Дочка моя, доченька!..

– Мама!.. – Ревекка бросилась к матери: – Мама, прости, прости за все!..

Елеазар грубо оторвал Мариам от дочери и, сопровождаемый ругательствами и насмешками, потащил жену за собой. Подеста сурово крикнул вслед уходящему:

– У вас, иудеев, длинные руки, но помни, Елеазар, что твоя дочь отныне находится под покровительством города Неаполя, и горе тебе, если ты задумаешь ей мстить!..

Бен-Давид не ответил. Под огнем враждебных взглядов кучка евреев оставила дворец градоначальника.

Глава восьмая В осажденной крепости

Ревекка снова появилась среди пансионеров, внимание поклонников было ей возвращено сполна. Достоинство христиан позволяло любить еврейку, решившую стать католичкой. Но Ревекка узнала цену этой влюбленности и встречала ухаживания с гордым и презрительным видом. Только Бертино, сохранивший свое чувство в дни отвержения Ревекки, встречал ответную привязанность, и это возносило черноглазого малыша на вершину счастья.

Крещение Ревекки было назначено через месяц, а за это время юная еврейка должна была изучить догматы католической веры у пансионского исповедника, сурового патера Базилио Беллука.

События первых же дней после суда показали, что Елеазар бен-Давид не склонен считаться с предупреждением властей и что Ревекке и ее друзьям грозит большая опасность. Первым это пришлось изведать Фелипе.

Вечерело, когда с синьором Джакомо случился сердечный припадок, и оказалось, что нет лекарства, которое он принимал.

– Я пойду в аптеку! – воскликнул юноша и выбежал из дому.

Как обычно, Фелипе надел кольчугу и взял кинжал, и это спасло его в минуту беды. Фелипе задержали в аптеке с приготовлением лекарства, и, когда он возвращался домой, было уже темно.

Юноша шел по пустынной улице, и вдруг из темного подъезда выскочили двое мужчин в плащах и масках – высокий и низенький. Фелипе не успел опомниться, как почувствовал тупую боль между лопатками: один из нападающих ударил его в спину кинжалом. Добрая сталь кольчуги выдержала удар. Убийцы растерялись от неожиданности, а Бруно успел выхватить оружие и полоснул высокого по руке. Фелипе проскользнул между врагами и прижался спиной к кирпичам стены.

Боль захватывала дыхание. Кольчуга спасла юношу от смерти, но его положение оставалось крайне опасным. Убийцы наступали на Фелипе, остерегаясь попасть под удары.

Фелипе бросился вперед и вонзил кинжал в бок низенького бандита. Он и сам получил удар в руку, но оружие только прорезало сутанеллу и скользнуло по кольчуге. Низенький рухнул на землю.

Юношу больше не преследовали, и он благополучно вернулся домой. Фелипе раздели, уложили в постель в комнатах Саволино. Васта, понимавшая толк во врачевании, ужаснулась, взглянув на спину племянника: по ней расплывался огромный кровоподтек. Видимо, пострадал и один из позвонков, так как Фелипе жаловался на ноющую боль посредине спины.

– Тебя спасла Пресвятая Дева Мария, – набожно молвила матрона.

– Меня спасла предусмотрительность доброй тети Васты, не пожалевшей денег на кольчугу, – слабо улыбнулся Бруно.

– Фелипе, не кощунствуй! – строго перебила тетка. – Знаешь ли ты, что мысль одеть тебя в кольчугу внушена мне Девой Марией?

– Если так, беру свои слова обратно и вместе с тобой возношу хвалу Богородице.

Синьора Васта осталась довольна ответом племянника. Джакомо, уже выпивший лекарство и оправившийся от припадка, подмигнул Фелипе и тотчас же отвернулся, пряча улыбку.

На другой день Саволино с утра отправился во дворец градоначальника. Его принял экзекутор,[105] полный небольшой человек в черной мантии, с золотой цепью на шее.

– Синьор экзекутор, – взволнованно заговорил Саволино, – я обвиняю еврея Елеазара бен-Давида в покушении на жизнь моего племянника Филиппо Бруно!

– Он напал на вашего племянника с оружием в руках? – небрежно спросил экзекутор.