Читаем Скитники полностью

Трапезничали с удовольствием. Расщедрившись, старатель принес еще к чаю душистого меду. Возбужденный встречей, он говорил без умолку. Вспоминал, как Маркел с Колодой спасли его. Как плыли по реке, надрывались в порогах. Без устали восхищался умом и начитанностью Никодима.

— А вы знаете, Колода-то утоп, еще до моего рождения.

Лешак помрачнел и, перекрестившись, пробормотал:

— Вот так всегда! Сведет судьба с путным человеком, ан его уж и нет…

Переночевав, Корней стал собираться в дорогу.

— Своим кланяйся. Передай, што поминаю добром! Я тута с год ишо поживу. Там видно будет. Ну а ты, паря, што надумал? Куда таперича двинешь?

— Эвенков поищу, может, у них что выведаю.

— Иха братия в той стороне, вон за теми горами шастает, — Лешак махнул рукой на юг. — Ну, давай, с Богом. Хотя постой — не могу я тебя просто так, с пустыми руками, отпустить. Возьми хоть образок в дорогу… Тута их много.

— Сие можно. Такое даренье в радость, тем паче от чистого сердца.

— Диковинные вы люди… Погоди, возьми ишо чего. Не хошь злата, так вон из хозяйственной утвари че надобно выбери, али соли отсыпь — ее тута в монастырской кладовой с избытком припасено.

— Вот от соли не откажусь. Наши премного благодарны вам за нее будут. Только ведь несподручно мне с нею по тайге ходить будет.

— Так ты на обратном пути захаживай. Тогда и возьмешь сколь под силу.

<p>СКИТЫ-ПРИЗРАКИ</p>

Путь к синеющим сквозь дымку окаменелым волнам пролегал через старую гарь. Обугленные стволы еще торчали кое-где черными перстами, но земля уже покрыта брусничником; стайками кудрявились кустики голубики. Более высокие места облюбовали радующие глаз заросли кипрея с яркими султанами розовых цветков, источавшим густой медовый дух. Кое-где поднялась березовая поросль — извечный пионер лесных гарей. Под их сенью скоро начнут пробиваться махонькие сибирские кедры и елочки. С годами они, обогнав своих покровительниц, вытесняет их. А следом теневыносливые разлапистые ели заглушат и светолюбивых подружек: мало кто может выжить в плотной тени елей. В итоге через многие десятки лет на месте веселого смешанного леса встанет сумрачный еловый.

За гарью началась зыбкая, кочкастая низина, по которой, сонно петляя, текла речка, вернее, ее бесчисленные мелководные рукава, перемежавшиеся болотцами с черной, подернутой рыжими разводьями, водой. Белобрюхие кулики, попискивая, вылетали из мокрых трав и с криком кружились над путником, окутанным черной пылью несчетного гнуса.

Поначалу Корней шел осторожно, но вскоре понял, что топь совершенно безобидна — монолит вечной мерзлоты не давал провалиться выше паха. Приятней всего было идти было по участкам, покрытым травостоем, — под ним образовалось сплошное переплетение корней и отмерших стеблей, что ноги почти не проваливались.

Через пару верст началась болотина, густо утыканная кочками невообразимых размеров. Иные были столь велики, что достигали сажени в обхвате. Их макушки покрывал веер скользкой травы. Поскольку прыгать по таким кочкам было рискованно, приходилось петлять между ними, по чавкающей воде, но, к счастью, недолго: болотина закончилась и Корней выбрался на сухую гряду — погост, уставленный скелетами засохших лиственниц.

Дойдя до предгорий, Корней стал подниматься по берегу ключа, в журчание которого красиво вплеталось пение птиц, гнездившихся в окрестных зарослях. Ключ был так пригож и так жизнерадостно звенел, что и скитник повеселел. Из-под ног то и дело выпархивали потревоженные птицы, упруго извиваясь, уползали под камни змеи, весело попискивая, проносились бурундуки.

Принесенный ветром запах протухшей рыбы известил его о том, что где-то поблизости столовая выдры. И точно: вскоре путник увидел ее — плоский валун под небольшим утесом. На нем лежали две кучки с внутренностями каких-то рыбешек и недоеденная голова. По пузырчатому следу, бежавшему по воде, Корней легко обнаружил и саму симпатичную рыбачку. Вот она выставила на мгновение нос, вдохнула, и вновь скрылась. А через полминуты вынырнула уже с хариусом в зубах и, забравшись на валун, принялась есть добычу с хвоста.

Замерший в кустах Корней получил прекрасную возможность внимательно разглядеть ловкое и красивое тело выдры, покрытое густым темно-коричневым мехом с восхитительным серебристым налетом на шее, груди и брюшке. Приплюснутая голова с маленькими ушками, короткие лапы с перепонками, длинный мускулистый хвост идеально соответствовали ее полуводному образу жизни.

Покончив с хариусом, она, посвистывая, проскакала по лежащей поперек ключа лесине на другой берег и развалилась на теплом песке погреться. Корней вышел из укрытия. Застигнутая врасплох речная разбойница нырнула в воду, а парень продолжил подъем на хребет.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сибириада

Дикие пчелы
Дикие пчелы

Иван Ульянович Басаргин (1930–1976), замечательный сибирский самобытный писатель, несмотря на недолгую жизнь, успел оставить заметный след в отечественной литературе.Уже его первое крупное произведение – роман «Дикие пчелы» – стало событием в советской литературной среде. Прежде всего потому, что автор обратился не к идеологемам социалистической действительности, а к подлинной истории освоения и заселения Сибирского края первопроходцами. Главными героями романа стали потомки старообрядцев, ушедших в дебри Сихотэ-Алиня в поисках спокойной и счастливой жизни. И когда к ним пришла новая, советская власть со своими жесткими идейными установками, люди воспротивились этому и встали на защиту своей малой родины. Именно из-за правдивого рассказа о трагедии подавления в конце 1930-х годов старообрядческого мятежа роман «Дикие пчелы» так и не был издан при жизни писателя, и увидел свет лишь в 1989 году.

Иван Ульянович Басаргин

Проза / Историческая проза
Корона скифа
Корона скифа

Середина XIX века. Молодой князь Улаф Страленберг, потомок знатного шведского рода, получает от своей тетушки фамильную реликвию — бронзовую пластину с изображением оленя, якобы привезенную прадедом Улафа из сибирской ссылки. Одновременно тетушка отдает племяннику и записки славного предка, из которых Страленберг узнает о ценном кладе — короне скифа, схороненной прадедом в подземельях далекого сибирского города Томска. Улаф решает исполнить волю покойного — найти клад через сто тридцать лет после захоронения. Однако вскоре становится ясно, что не один князь знает о сокровище и добраться до Сибири будет нелегко… Второй роман в книге известного сибирского писателя Бориса Климычева "Прощаль" посвящен Гражданской войне в Сибири. Через ее кровавое горнило проходят судьбы главных героев — сына знаменитого сибирского купца Смирнова и его друга юности, сироты, воспитанного в приюте.

Борис Николаевич Климычев , Климычев Борис

Детективы / Проза / Историческая проза / Боевики

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза