Склероз, рассеянный по жизни

В 60-х годах (сколько можно употреблять эту цифру!) на перекрестке наших богемных передвижений молодой, но уже великий модельер Слава Зайцев, перехватив наш с Гришей завистливый взгляд на прошествовавшего мимо человека – «иномарку» дипломатического толка, участливо бросил: «Гриша! Набери материала, я создам тебе ансамбль – все ахнут». Не прошло и года, как мне позвонил взволнованный Гриша и сказал: «Свершилось! Идем в Дом литератора на премьеру костюма – я один боюсь». В переполненный пьяно-хвастливым гулом ресторан вошел я, а за мной в некоторой манекенной зажатости торжественно вплыл Гриша, неся на плечах и ногах стального цвета зайцевский шедевр. Мы остановились в дверях, ожидая аплодисментов, и в этот момент мимо нас, с незамысловатой поэтической закуской, прошмыгнул легендарный официант Адик, мельком зыркнул на Гришу и, потрепав свободной рукой лацкан шедевра, доброжелательно воскликнул: «О, рашен пошив!» Мы развернулись и больше этот костюм не демонстрировали.

Мы были тогда молоды и мечтали о хороших пиджаках, прямых петерсоновских трубках из настоящего бриара (для малограмотных: бриар – это корень вереска), о неинерционных спиннинговых катушках…

Все пришло! И что? Любочка Горина сказала: «Возьми Гришины пиджаки и трубки. Носи и кури, мне будет приятно». Я сначала испугался, потом подумал и взял. И вот хожу я в Гришином пиджаке, пыхчу его трубкой, и мне тепло и уютно.

Аркадий Арканов

Я иногда думаю: что меня так тянет к Аркану (Аркан – это кличка Аркадия) уже много-много лет? А «много лет» в переводе на русский – что-то около пятидесяти. Ну, во-первых, наверное, привычка и точное взаимное ощущение, что ничего лучше нам уже в этой жизни не повстречается, даже если бы и захотелось. Во-вторых же, хотя лучше бы это поставить во-первых, но теперь уже поздно (вот что значит редко писать – надо сначала думать, а потом бросаться к перу, а не наоборот), мы обладаем с ним сильным родственным качеством характера – мы не умеем резко и сразу сказать «нет!». Сколько бессмысленных глупостей и глупостей осмысленных совершили мы вместе и порознь из-за отсутствия этого качества. С годами стали мудрее, резче и категоричнее и доросли, довоспитали себя, или жизнь наломала из нас дров, и мы стали говорить ни да ни нет. Это предел нашего волевого надругательства над характером и индивидуальностью.

Позорно ли это и стыдно ли? Размышляя о жизни как своей, так и аркановской, думаю, что эта вялость имела и некоторые положительные аспекты в судьбе и творчестве, потому что при аркановском ультраоригинальном писательском и человеческом таланте только вечно висящее над ним «да!» побеждало титаническую, самозабвенную лень – бросало к письменному столу, эстраде, театру, друзьям. Из-за невозможности отказать появлялись удивительные монологи, редчайшие афоризмы, нежнейшие стихи, пикантные безделушки, очаровательные дети, рассказы бредбери-кафковского типа. Конечно, в ряду согласий бывали проколы грандиозной силы – по безумию ненужности и затратам времени, но думаю, что результат выведен жизнью со знаком плюс.

Мы с Аркадием писали, к примеру, для режиссера Арнольда – был такой цирковой Станиславский. Система оплаты авторского труда в цирке отличается от театральной. Если драматург решил написать пьесу, взял аванс, потом еще, а потом у него ничего не получается, аванс остается. В цирке – по-другому. Их система – гениальное изобретение. Арнольд объяснил, какая нужна реприза. Мы написали, принесли. Он поблагодарил, а о деньгах молчит. Потом с этой репризой клоун Борис Вяткин выходит на арену. И вот если публика репризу приняла, на следующий день получите ваши деньги. А если в цирке тишина, то – извините, до другого раза.

Допустимое панибратство

Заработанное мы иногда тратили вместе, поскольку пороки и страсти по молодости у нас тоже были идентичные. Всех страстей не перечислишь, самая же губительная и дорогостоящая – это Московский государственный ипподром. Много позже, заходя на ипподром по большим праздникам – на Орловские дерби или в другие дни больших призов, – глядя уже дилетантским глазом на бешеные страсти вокруг бегового круга, где за одну милю дистанции возникают на трибунах сотни предынфарктных кардиограмм, я мысленно считал, сколько же прекрасных лошадей выкормил отборным овсом Аркадий Михайлович Арканов, сколько новых денников построили мы с ним в складчину для молодняка, играя (вернее, проигрывая) в течение многих лет на ипподроме.

Зиновий Гердт

В эпоху повсеместной победы дилетантизма всякое проявление высокого профессионализма выглядит архаичным и неправдоподобным. Гердт – пример воинствующего профессионала-универсала.