Склерозус вульгарис, или Русский поцелуй

Постепенно, как ни странно, стал обрастать народом.

Охотники тропами ходят, свои зимники[11] готовят к соболиной охоте. Конечно, к моей берлоге забредают. Им ох как интересно – все же человек свежий. Да не местный. Да оброс и живет в пещере, даже избушку не поставил. Что-то не то. Непонятно. А коли непонятно – то и загадка. А человек – как обезьяна: любопытен сверх меры. Я же эту меру не удовлетворял. Пил чай, угощал гостя. Он и оставлял обязательно и пачку чая, и махры, и банку тушенки.

Охотники были довольны, что я зверя не брал. Даже для пропитания, уж кабаргу бы мог. Но не стрелял.

Видно, на самом деле, правы бабы местных сел: поселился отшельник. И начали шептаться. Бывший убивец, грехи замаливает. Очень уж много на нем крови… Это все бабы по избам вечерами судачили. Ах, интересно-то как – увидеть отшельника. Да живого, а не со сказок.

Я зиму пока тянул хорошо. Очаг мой камнем обложил, два котелка у меня есть. Ел немного и ходил на свое проточное озеро. Лунку пробил, а к ней рыбка всегда подскачет. Вот тебе и уха на обед, и жареха на ужин.

Смешно, часы потерял. Хорошие были, швейцарские. Река Катунь дань взяла.

Я вообще стал, как понимаю, немного святым. Ни от чего не огорчаюсь. Раз уронил часы в Катунь, значит, ей нужнее. Ну не идиот ли? А где диалектический материализм?

Вот однажды пришли двое. Охотники, из села Прижимки. Еды принесли много. Попросили разрешения ночевать. Да кто откажет-то?

Пьем чай. Конечно, про погоду, что, старики бают, зима будет «чижолая».

Наконец один, видно главный, мне и говорит, так тихо, мирно: «Ты, мил человек, не обижайся. Но по округе…» – это километров двести – триста – «…слух прошел, что ты поселился как отшельник и святой человек. Не держи гнева на нас, но поведай, верно ли, что бабы судачат по вечерам, когда пряжу прядут? Мол, ты возродился в Питирима-отшельника и многое тебе открыто. Нас, скажу честно, особо интересует излечение, ибо докторов и фельдшеров в наших глубях отродясь не бывало. Ежели что, то травки да бабкины наговоры али везти в поселок. Это по Катуни бежать за триста верст, далече однако. Как ты, мил человек, думаешь? Да и как тебя звать? А то неудобно. Вот тут я, охотник, меня зовут Пахом. Мол, вся сила в ём…»

Посмеялись.

«…А мой дружок – сосед, зовут Ефимием. Он из крестьян. Выращивает. Вот с этого мы и живем. Тебя-то как звать-величать?»

Ну, крутить нечего. Я честно сказал, звать Арнольдом. Батюшка был Лазарь.

«Святое имя», – уважительно отметили гости.

«Я вовсе не знахарь, не лечебных дел мастер и просто ушел от мира, – рассказываю. – Мир для меня стал тяжелый».

Я почувствовал, что заговорил уж как реальный отшельник. Не объяснять же местным, что меня заказали.

«Может, ты травник? У нас в травах большая сила заложена. Мы имя и спасаемся. Коли лихоманка или поясницу схватит».

Тут меня дьявол дернул.

«Коли поясница, возьми зверобой да с солодкой. На пол-литра водки – все как рукой сымет».

Говорю, а сам думаю: «Что я несу, что я несу?!»

Но гости мои покивали головами, и улеглись мы спать. Я, как всегда, камень привалил ко входу. Береженого и бог бережет.

С тем утром мужики и ушли. Часы при них были, и утра того было восемь часов. Я их проводил и долго видел, как две фигуры уменьшались в ущелье. Моем, пустынном, по которому бежит очередной ручей. Напоить Катунь.

«Скоро снег пойдет», – подумал я и стал пилить очередной сушняк.

Дров было сколь хошь.

Мне неожиданно на самом деле стало казаться, что я и есть тот самый Питирим, который был кровавым Кудеяром.

Арик вдруг приподнялся и довольно сильным баритоном, даже скорее баритональным басом, пропел:

Жило двенадцать разбойников
Жил Кудеяр-атаман…

* * *

Честно говоря, я забыл, где мы, кто мы и с кем это я. Верно, яркая вспышка этого вульгариса.

Мы сидели молча. Я сквозь разрывы времен рассматривал свою бестолковую жизнь. Арик вспоминал Алтай.

– Ну, зима прошла для меня хорошо, – продолжал он. – Начал ладить избушку. Вот же смешно. Не плотник я, не лесоруб. А все как-то получалось, и избушка почти была к осени готова. Даже сложил камелек, ведь ни плиты, ни труб у меня не было.

Но начались неожиданности. Появились по весне, когда уже пройти по тайге можно, две бабы. Это – впервые, и я прежде всего глянул, все ли в порядке со штанами. Уже после я узнал. Мои два пришельца, как водится на Руси, мне совершенно не поверили. А бабам рассказали расхожую байку про бандита, что отмаливает свои грехи. Да так истово, что Дух святой наделил его способностями врачевать. И тут же приводили пример: я им зверобой с солодкой на ноль пять белого – поясницы как не бывало.

Мужики истово клялись, бабы им с перепугу и от волнения белого наливали. Почему-то после второй объемной рюмки поясница у всех проходила.

Но, слава богу, до меня добираться не менее сорока километров. Да не по ровной тропе. Так что я особо никого и не ждал. Эти две тетки не в счет. Я их попросил чаю сделать да рыбку сварить. Это очень хорошо, когда тебе кто-то готовит. Да вкусно. Да рыба царская.