Склонен к побегу

— Да, жаль мне вас, Юрий Александрович! — вдруг заявила Бочковская. — Не поддаетесь вы лечению! Вы уже много приняли лекарств. Больше, чем другие больные. А сдвигов в лечении не намечается! Вы говорите и думаете по-старому. А нам надо не только, чтобы вы начали говорить другое, а чтобы уверовали в другое. Нам надо,

чтобы вы полюбили то, что раньше ненавидели и возненавидели то, что раньше любили. Надо, чтобы у нас изменилась личность. Пока личность ваша не изменится — мы не выпишем вас из спецбольницы.

Последние слова Бочковская произнесла трогательным голосом, почти что со слезой в голосе и также «жалеючи» отпустила меня.

А я шел в камеру и вспоминал Орвелла: «С вами произойдет нечто такое, от чего вы не оправитесь и через 1000 лет! — сказал КГБ-шник из романа Орвелла „1984“ своей жертве. — Мы не просто уничтожаем людей, мы их сперва переделываем».

Живые советские палачи, а не книжные герои, говорили мне то же самое…

Если бы не моя глубокая вера в Бога, если бы не слово, которое я дал сам себе: «пока мысленно не решу всех намеченных проблем, — о свободе и мечтать не буду!» — я бы конечно был раздавлен этой адской коммунистической машиной.

* * *

Стоял сентябрь 1973 года. Строительство нового тюремного корпуса было в полном разгаре. Теперь уже не нужно было смотреть из окна рабочей камеры, чтобы увидеть, что делалось на строительной площадке. Даже с прогулочного дворика было хорошо видно, что строители заканчивали третий этаж здания. Бригада была вновь пополнена до 50-ти человек и все они непрерывно копошились, черные от загара и мокрые от пота. Теперь кирпичи и раствор нужно было поднимать вручную на большую высоту и этим было занято много людей. Каменщики превратились в своего рода элиту, ибо далеко не каждый мог выполнять эту работу. Урядов все время мелькал на разных участках работы: мерил стены отвесом, сверялся по чертежам, кого-то учил, кого-то убеждал. Тут же был и Прусс, окруженный надзирателями. Сидоров говорил мне, что Прусс большую часть своего рабочего времени проводил на площадке.

По мере того, как строители приобретали опыт, сфера их деятельности расширялась. Командир полка, охранявшего спецбольницу, узнал о бесплатной рабочей силе и попросил Прусса прислать ему рабочих, чтобы произвести ремонт казарм. Прусс послал. Едва был закончен ремонт казарм, группу рабочих послали перестраивать одно из помещений старого корпуса. В этой группе оказался мой друг Николай Ведров.

— Вы не представляете себе, что я обнаружил! — воскликнул он, едва возвратясь вечером в камеру. — Оказывается, камеры, которые мы сегодня ремонтировали, еще недавно занимала сверхсекретная бактериологическая лаборатория! В ней работало много научных сотрудников и три ПРОФЕССОРА! Очевидно они работали в области бактериологического оружия.

— Так вот почему сестры брали у нас якобы для анализов так много крови! — догадался я. — Наша кровь была им нужна для выращивания бактерий!

— Именно так, — согласился Николай.

— А для секретности лучшего места, чем тюрьма, и не придумаешь!

* * *

Алянчиков, которому я передал свои обязанности кладовщика, в конце сентября 1973 года вдруг сообщил мне, что его влиятельные родственники добились для него повторной экспертизы в институте имени Сербского. Должность кладовщика снова освобождалась, но никого желающих принять ее не было. Алянчиков предложил ее мне. Я в принципе дал свое согласие. Тогда он сказал об этом врачам. По их поручению сестра официально предложила мне занять прежнюю должность.

— Если отменят лекарство, — поставил я условие. Сестра сходила к врачам и, возвратившись, передала их ответ:

— Лекарство не отменят, но заменят на более легкое.

Я согласился. В последующие полтора года я проглотил таблетки только один раз. Все остальные я выплюнул. Всего за эти полтора года я выплюнул 16410 таблеток, из расчета 3 раза в день по 10 таблеток.

После принятия должности кладовщика у меня вновь появилась возможность ходить по вечерам в рабочую камеру и больше времени находиться в коридоре. Там я познакомился с курсантом школы КГБ. Когда много лет назад я тоже был курсантом, правда не школы КГБ, а Военно-Морского училища, то наши воспитатели любили в неслужебное время цитировать адмирала Нельсона: «Морской офицер должен совмещать в себе благородные привычки джентльмена с рабочими навыками простого матроса!».

Насчет привычек джентльмена дальше цитаты дело не шло, а вот рабочие навыки матроса нам прививали с первого по последний курс. Очевидно, подобную цитату имеют про запас воспитатели всех военных училищ Советского Союза, включая и школу КГБ. Я вспомнил об этом, когда однажды увидел на нашем этаже нового дежурного надзирателя — в тщательно выглаженной форме, молодого, подтянутого, рослого, со смышленым лицом и — курсантскими погонами.

Как объяснили мне санитары, это был курсант школы КГБ, присланный в спецбольницу на практику в должности надзирателя. Очевидно, это был тот период его обучения, когда ему прививали «рабочие навыки простого тюремщика».