Склонен к побегу

Обрывки памятных записок, о которых я больше всего беспокоился, оказались на месте.

Глава 55. Как я заработал деньги на круиз

В Олешно кроме меня никто не вышел. Дверцы автобуса захлопнулись за мной и он поехал дальше, в Сабицы. Скоро шум его замер за Белой Горкой. Я вошел под навес будки для пассажиров и осветил внутренность фонариком. Ничто не изменилось со вчерашнего дня: та же сломанная скамейка, те же надписи на стенах. Я подкатил свою тележку (большую корзину на колесах) поближе к скамейке, положил на скамейку рюкзак и уселся сам на одну, еще оставшуюся не поломанной дощечку. Прислушался…

Где-то плачет ночная, зловещая птица, Деревянные всадники сыплют копытливый стук… Кроме характерных ночных звуков — больше ничего. Грунтовое шоссе справа и слева от меня терялось в темноте. Сзади — темный, жуткий ночной лес. Прямо передо мной — далекое озеро, а над озером — ущербная луна, ныряющая в облаках. От тусклого света луны стало не по себе. Слева от меня, там, где начиналась дорога к Липовым Горам, вспыхивали какие-то огоньки. «Что это: светлячки или волчьи глаза?» Все чаще приходилось слышать о нападении волков на людей. В Лужских лесах волков развелось очень много. Вот в прошлый раз мне рассказали, что недалеко отсюда волк напал на женщину направлявшуюся в хлев. Женщина оказалась бедовая: засунула в пасть волку свою левую руку, а правой схватила лопату и убила его. Правда, сама попала в больницу. «Вот нападут на меня волки, а у меня даже лопаты нет!» Я засветил фонарик, помахал им в сторону «волков», но свет фонарика растворился в нескольких шагах от меня. Посмотрел на часы — половина пятого. Автобус сегодня некстати подали к Лужскому автовокзалу точно в три двадцать и мчался он все 60 километров до Олешно — как на пожар! И вот теперь сиди до рассвета здесь, прислушивайся к «волкам»! И холодно к тому же!

Я встал и начал ходить под навесом взад-вперед. На «страх волкам» запел:

«Сильва, ты меня не любишь! Сильва, ты меня погубишь!»

Кончил «Сильву», запел «Тачанку», за «Тачанкой» — «Мою родную Индонезию» (хотя я никак не предполагал тогда, что она станет мне действительно родной). Откуда-то справа, должно быть из совхоза Волошово, промчался грузовик. На миг он осветил своими фарами меня, будку, «волков» и снова стало темно, только вдали еще слышался его грохот. Скоро и грохот замер. Я долго ходил, пел, а потом свистел. Луна потонула в тучах, собравшихся перед утром, листья затрепетали от проснувшегося ветерка. Слева на дороге стал еле-еле просматриваться верстовой столб. Наконец, начало медленно светать.

Чтобы не терять зря времени я стал завтракать. Достал из телеги банку со сметаной, булку, ложку и стал есть. Хорошо это я придумал — брать с собой сметану: сытно и не в сухомятку все же! Когда половина была съедена, я отложил другую половину на обед. Пока я ел, еще немного рассвело. Стало видно другую сторону дороги и группу елочек на обочине. Я снял с себя ватник, завернул его в целофан, и вместе с бутылкой с чаем отнес под елочки и замаскировал ветками. Часы уже показывали шесть. «Ну, пора идти», — подумал я и привязав рюкзак к телеге, повез телегу за веревку. Несмазанные колеса заскрипели и наполнили шумом утренний лес. Я шел по дороге на Липовые Горы. В лесу было еще темно. Я освещал дорогу фонариком, пока не прошел первый глухой лес и не вышел на поляну. Там меня обогнали две легковушки с корзинами на крышах. «Вот черт! Не спится им!» — подумал я, но все же стало веселее: «Там, впереди, спугнут зверей-то!»

Дорога знакома до мелочей. После поляны — перелесок, слева от дорог: в перелеске часто вырастают лисички. «Сейчас еще темновато, но по обратной дороге надо сюда завернуть, посмотреть…» Дальше — спуск под горку. За спуском направо — темный болотистый лес, а налево — поле. Потом за ручьем есть небольшое место в лесу, где я раньше находил красные. Сегодня еще с дороги я увидел один. Забежал в лес, выдернул его и оглянулся по сторонам — нет ли еще? Мокрый от росы папоротник стегал по моим брюкам, вставленным в короткие резиновые сапоги, и они намокли. Спрятавшись среди папоротника стояли еще два красных: толстых-пре-толстых, и крепких. В этом году почему-то все красные были хорошие, а все белые — червивые. Поэтому я даже не стал проверять их, а прямо положил в корзину. Потеплело. Я снял с себя плащ и свитер и убрал их в корзину. Полоска на востоке, свободная от туч, начала алеть. Птицы пробовали голоса после сна: раз, другой, третий. А после пробы — длинные трели, сливающиеся, вплетающиеся одна в другую.