Скобелев: исторический портрет

Вновь приглашаю читателя самостоятельно оценить аналитические способности этого генерала в политической области. Сейчас я перейду к фактам, и читатель сможет судить с полным знанием дела.

Чтобы рассказать о том, какие шаги предпринял Михаил Дмитриевич для достижения своих внешнеполитических целей, вернемся к периоду, последовавшему за Ахал-Теке. Возвращение его было триумфальным. Восторженный прием со стороны населения, начавшийся в Царицыне, превзошел все, что знал даже он после турецкой войны. Рекорд поставила Москва, устроившая ему такую встречу, какой, можно смело сказать, не был ею удостоен никто и никогда. После официальных докладов и отчетов он поселился в Спасском. Летом 1881 г., получив отпуск, совершил поездку за границу. Но не отдых его занимал. Его целиком захватили вопросы внешней политики. Сам по себе интерес к ним, как мы знаем, не был для него новым. Новым было то, что он начал вторгаться в эту область практически. Ко времени посещения им Парижа в эту поездку относятся его первые контакты с таким видным политическим деятелем Франции, как Гамбетта, принявшие характер довольно прочных связей. Оба деятеля понравились друг другу. Гамбетта, по его же словам, Скобелева «любил и уважал». Скобелева же привлекал в Гамбетте, как утверждает Н.Н.Кнорринг, его оппортунизм, стремление сгладить противоречия и сблизить различные общественные силы в интересах реванша. «При всей стремительности и парадоксальности Скобелева у него были черты, в этом отношении схожие с Гамбеттой. Может быть, в нем сказывались навыки администратора, действовавшего в сложной обстановке, в условиях, не предусмотренных инструкциями». Догадка Кнорринга не лишена оснований. Если учесть настроение широких общественных кругов Франции, боявшихся и потому не желавших новой войны, что заставляло Гамбетту маневрировать на действительно оппортунистической основе, и, с другой стороны, возникшую уже у Скобелева мысль о союзе с Францией, а также известные нам черты макиавеллизма в его характере, то одобрение им действий Гамбетты, направленных на сплочение нации, пусть даже ценой оппортунизма, очень похоже на Скобелева.

Вернувшись домой, Михаил Дмитриевич испытывал смешанные чувства. «Жилось за границей неохотно, а возвратился против воли», — писал он дяде и связывал эту «двойственность чувств и стремлений» с неустроенностью внутренних общественных вопросов России. В деревне он вел жизнь богатого помещика. Больше всего, помимо политики, он занимался лошадьми. У него был прекрасный конный завод, для которого он привез из Туркмении кровных лошадей, а раньше из Турции — верблюдов и мулов. Крестьяне его любили, называли «наш богатырь» и «батько». Чтобы на него поглазеть, народ стекался из окрестных деревень. Много внимания уделял он крестьянским детям, вникал в организацию занятий в основанной им школе, в день Рождества устроил в ней елку и наделял детей подарками по их успехам. Во время раздачи подарков он весело шутил, а затем велел штурмовать елку, и с улыбкой сказал, что этот штурм напоминает ему атаку Зеленых гор.

Потом на него нашла хандра. Из сангвиника он, по впечатлению гостившего у него П.Дукмасова, превратился в ипохондрика. Оживлялся он, лишь когда бранил немцев. «Терпеть я их не могу! — возмущался он в беседе с Дукмасовым. — Меня больше всего бесит наша уступчивость этим колбасникам. Даже у нас, в России, мы позволяем им безнаказанно делать все, что угодно. Даем им во всем привилегии, а потом сами же кричим, что немцы все забрали в свои руки… Конечно, отчего же и не брать, когда наши добровольно все им уступают… А они своей аккуратностью и терпением, которых у нас мало, много выигрывают и постепенно подбирают все в свои руки…» Немного поостыв, Скобелев продолжал: «А все же какие они патриоты. Я ненавижу трехволосого министра-русофоба Бисмарка, но отдаю должное его патриотизму. Насколько я прежде перед ним благоговел, настолько же ненавижу его после Берлинского конгресса». После этого Скобелев заговорил о предстоящей в близком будущем войне с Германией.

Эти чувства и слова, очень характерные для Скобелева, в значительной степени предвосхищают петербургскую речь, которую он вскоре произнесет. Биографы задавались вопросом: что побудило Скобелева оставить идиллическую жизнь богатого помещика, прерывавшуюся эпизодическими поездками в Петербург, Москву, Париж, и выступить в активной и столь не свойственной ему прежде роли политического оратора? Одни указывали на честолюбие, другие — на избыток энергии, искавшей выхода. Однако главный мотив, наверное, был другой: стремление бороться за достижение своих политических целей, прежде всего привлечь к ним внимание широкой общественности. Он не мог бездействовать, видя растущую угрозу с запада. Без учета этого обстоятельства нельзя объяснить его последовательного, целеустремленного проведения неизменной антигерманской идеи.