Скобелев: исторический портрет

Для современников балкано-славянские связи Скобелева составляли тайну, в которую были посвящены немногие. Поэтому и материалов о них сохранилось так мало. Но подозревать Скобелева в таких связях и намерениях можно было на основании простых наблюдений за его поведением. Он сам толкал к этому выводу своими речами и высказываниями в пользу вызволения славян из-под иноплеменного ига. Если поведение Скобелева в России заставляло говорить о его бонапартизме, то его панславистские идеи, его желание лично возглавить освободительную борьбу славян породили сравнение его с Гарибальди. «Это славянский Гарибальди в Сербии со всеми русскими сердцами, следующими за ним!» — восклицал Е.-М.Вогюэ. С Гарибальди сравнивал Скобелева и посол в Париже Н.А.Орлов. Называя Скобелева Гарибальди, современники подразумевали роль вождя национально-освободительной борьбы, включавшей, быть может, и некоторый социальный смысл.

Вот я и завершил изложение моей гипотезы о бонапартистских замыслах Скобелева. Насколько убедительно и адекватно источникам ее построение, пусть судит читатель. Допускаю, правда, некоторое разочарование читателя моим пессимизмом в отношении раскрытия дела Узатиса и некоторых других загадок.

Действительно, загадок и тайн Скобелев оставил нам много, впереди нас ждут еще новые. Существование их в значительной степени связано с тем, что все его соучастники оказались очень молчаливыми. К примеру, адъютант, являвшийся в Париже к Лаврову. Кто это был? Почему после смерти Скобелева он не обмолвился о своей миссии ни единым словом? А при желании он, наверное, мог бы пролить свет на замыслы своего патрона. Исключений мало. Это — Дюбюк, Блюмер, Пашино. Почему так сложилось дело? По-моему, в данном случае допустима такая догадка: участники кружка, группировавшиеся вокруг Скобелева, — его адъютанты и ординарцы — были связаны круговой порукой, взятым на себя обязательством молчать, как устно, так и печатно, не только при жизни Скобелева, но и после его смерти. Но есть надежда. Где-то хранится еще не обнаруженный большой архив Скобелева, о котором я расскажу ниже. Есть также сведения, что в Болгарии после войны 1877–1878 гг. осталось много еще не разобранных и не опубликованных русских документов, относящихся как к самой войне, так и к послевоенному трехлетнему управлению. Так что не все потеряно. Как всегда бывает, последующие поколения знают больше современников и чем больше проходит времени, тем больше прибавляется знаний. Нужно только одно: серьезное изучение Скобелева.

Последний вопрос этой главы, также (и наверное по тем же причинам) не ставившийся дореволюционными биографами, но который, по-видимому, нельзя обойти: кем был Скобелев в общественно-политическом отношении? Чьи мысли и интересы — какой группы, класса или, может быть, даже чего-то большего он представлял и выражал?

Трудность ответа вызвана не только мраком тайны, покрывающим внутриполитическую деятельность Скобелева. В этом отношении я сделал что мог и теперь буду опираться на свои, убедительные или неубедительные, выводы. Трудность определяется сложностью и противоречивостью самого Скобелева. Выскажу первое, что легче всего поддается определению: Скобелев был представителем и выразителем взглядов передовых и патриотически настроенных высших военных кругов. Можно сказать, их наиболее последовательным и, уж конечно, самым ярким выразителем. Это правильно, но далеко не исчерпывает Скобелева, который был не только военным, но и политиком и общественным деятелем. Именно эта его сторона затрудняет дефиниции. Пытаясь его определить с этой стороны, В.И.Немирович-Данченко писал: еще нельзя «очертить убеждения Скобелева во всей их полноте. Он не был славянофилом в узком смысле — это несомненно. Он выходил из рамок этого направления, ему они казались слишком тесны. Ему было дорого народное и славянское дело… Взгляды на внутреннее устройство, на права отдельных племен, на многие внутренние вопросы у него были совершенно иные. Если уж необходима кличка, то он скорее был народником». Затрудняясь в выборе «клички», писатель все же находит ее: народник, то есть поборник, защитник интересов народа. Определение Немировича-Данченко основано на гораздо более полном знании убеждений Скобелева, чем это доступно нам, и даже делая скидку на его восхищение Скобелевым (относящееся, кстати, к его военным и личным качествам, а не к общественным убеждениям, которые писатель, по его собственным словам, во многом не разделял), мы не имеем оснований сбрасывать со счетов эту характеристику.