...ское царство

— Делаем на пяточках тэнкай, проходим под рукой… Обратите внимание: проходя у него под рукой мое плечо касается его плеча.

После шестого показа на несчастном Магомете, который всякий раз звонко шлепался на татами, Святослав наконец оставил подопытного, и отойдя скомандовал:

— Хаджи мэ!

Тотчас же группа засыпала все свободное пространство зала, все разбились на пары и принялись истово овладевать великим искусством координации, — грохот то и дело падающих тел затопил все пространство. Вятичев же бродил между усердными своими учениками, гордый, как фазан, что-то подсказывая то одному, то другому.

— Ира, ты так руку ему сломаешь!

— Егор, падая, подгибай ногу. Страхуйте себя от травм!

И вот наконец приметил меня, стоящего в дверях.

— Вы что-то хотели? — без особой теплоты в голосе поинтересовался он.

— Да, Вятичев, не сказать, что ты избыточно любезен.

— Тимур! Это ты?! — расплылся он в яркой улыбке, устремляясь ко мне, протягивая на ходу руку для приветствия. — А я смотрю, стоит какой-то остолоп пытливый. Что это за кепка на тебе?

— Отличная кепка, кожаная, чем она тебе не нравится? — зачем-то сурово отвечал я, чувствуя, как оттаиваю от направленной на меня человеческой улыбки. — Я, может, записываться к тебе пришел, в японцы.

— Прекрасно! Давно пора, — продолжал улыбаться Святослав, а за его спиной грохотали то и знай падающие ученики. — Десять баксов в месяц, — и на этот срок ты почти японец.

— Фу! Какое дерьмо, Слава! — не удержался я. — И ты уже, как какая-то тупоголовая шлюха, сразу заговариваешь о деньгах.

— Ну я же шучу… — панибратски толкнул он меня в плечо, однако по тускнеющей улыбке можно было подметить, что замечание мое не показалось ему слишком приятным. — Шучу я. Приходи, если хочешь. Конечно, тебе это ничего стоить не будет.

— О-о! — простонал я. — Тебе кажется, что « тебе это ничего стоить не будет»сильно отличается от « десять баксов в месяц»!Слава, ну, что же это случилось-то с людьми! С такими, как я и ты. Говорят, что мир неизменен, и во веки веков все в нем было так, как сейчас. Но я-то помню, что еще десять, пятнадцать лет назад все было иначе. Скажи, отчего эта алчная, эта сладострастная порода тунеядцев взяла над нами с тобой столь затянувшийся реванш?

— Ты устал, — сострадательно посмотрел на меня Святослав. — Тебе нужно отдохнуть. Может, пока еще сезон не закрылся, съездим на охоту?

— С большим удовольствием я бы отправился на охоту. Но только зачем убивать симпатичных зверушек, которых и без того уже почти не осталось? Уж лучше отстреливать вредоносных, тлетворных существ в человеческой оболочке. Во всяком случае, сокращая популяцию этой разновидности, я бы имел надежду возвратить самому себе и мне подобным отнятое жизненное пространство.

— Что это значит?

— Это значит то, что я хотел бы жить в реальности удобной для представителей моего вида, я хотел бы культивировать ценности характерные моим сородичам, а не обслуживать подлые интересы жадного чуждого племени.

Святослав, прищурясь, смотрел на меня долгим холодным взглядом.

— Но ты ведь для этого не владеешь элементарными навыками бойца, — произнес он наконец.

— Зато у меня есть пламенное желание. И этого достаточно для начала.

— Да? — опять испытующе оглядывал меня Святослав. — Тогда, может, с сегодняшнего дня и начнем овладевать средствами сопротивления?

— Начнем, — ни на секунду не задумываясь отвечал я.

Так и закончился непродолжительный пролог, предваривший мой путь упорных упражнений в осваивании новых для себя трудов.

Возле обширного ярко-голубого бассейна на огромном топчане обтянутом белой лайкой покоится необъятное тело Розы Цинципердт. Кое-где в складках жира просматриваются лоскуты лиловой ткани — это детали купального костюма. Роза лежит навзничь, лицо покрывает широкополая шелковая панама цвета моркови. Панама шевелится, очевидно потому, что челюсти Розы привычно пережевывают какую-нибудь пишу. И действительно, с правой стороны от нее к топчану примостился маленький столик с разного рода закусками. Жарко, — все гигантское синюшное тело Розы вспотело. Невдалеке под оцепеневшей сенью готовящейся расцвести акации тоскуют двое охранников в белых рубашках, затянутых у горла черными галстуками.