Сколько длятся полвека?

…Делопроизводство в штабе тридцать пятой велось на испанском языке, машинок с русским шрифтом не водилось. Утром, со свежей головой, он собственноручно перепишет набело.

Телефонист, пробудившись, виновато глянул на генерала.

— До этой минуты вы могли спать, — Вальтер собрал бумаги, — я дежурил у телефона. Поменяемся ролями.

Отведенная под Мадрид и пополненная 15‑я интербригада вернулась в лоно 35‑й дивизии в середине декабря, когда с вздымавшихся над Теруэлем гор дул снежный ветер, винтовочные затворы морозно прилипали к пальцам, поземка перемела дороги. К вечеру 16 декабря республиканцы взяли город в кольцо, не на шутку перепугав Франко. Он по радио взывал к блокированному гарнизону, спешно слал подкрепления, отказавшись от операции под Гвадалахарой.

Окружение сужалось. Густой снег слепил глаза, но не останавливал бойцов, наступавших на город и отбивавших атаки на внешнем обводе. Теруэль был освобожден.

31 декабря мятежники обрушили всю артиллерию и авиацию (проглянуло солнце), бросили всю пехоту, чтоб вернуть крепостные ворота к городу — Конкуд и Муэла де Теруэль. Республиканские части начали откатываться.

Наступил момент, когда город был без войск. Но снова повалил снег. Франкистская разведка прошляпила отход, генералы примеривали праздничные мундиры к новогоднему вечеру. Республиканцы вернулись в Теруэль.

В традиционно метельную ночь на окраине Теруэля 35‑я дивизия встречала 1938 год. Вальтер слонялся из роты в роту, из залы в залу по необъятному дворцу с гобеленами, тяжелой темной мебелью, изразцовыми печами, весело пылающими каминами. Он чокался, пел, смеялся.

Испанцы встретили его шуточной песней–импровизацией о «генерале поляко». Танцоры — бархатные жилеты, красные ленты перехватывают под коленями белые чулки — все быстрее, до мелькания перебирали ногами.

У немцев — концерт: конферансье, декламация, хор: «Заводы, вставайте, шеренги смыкайте…»

Англичане тоже встретили комдива песней. Он попросил Лен Кроума перевести.

Лен Кроуму везло, вечно попадал впросак.

— Содержание этой песни не поддается переводу, товарищ генерал.

— Над чем смеется Гарри Поллит?

(Секретарь Компартии Великобритании Поллит приехал на новогодний вечер к землякам.)

— Английский юмор, товарищ генерал, специфический… Наши товарищи поют, что в дивизионных складах водятся крысы… Они огромны и кровожадны, как коты…

— Спросите, пожалуйста, у товарища Гарри Поллита, что его развеселило?

— Товарищ Поллит говорит: это чисто английский вид критики и самокритики… На кухне, надо полагать, варят мало мяса.

— Переведите товарищу Поллиту и всем английским товарищам: я — за критику. Но не в новогоднюю ночь. Предлагаю тост за доблестных линкольновцев, за светлую память Ральфа Фокса…

В начале января фронт застыл вокруг Теруэля. Война ушла под землю. Саперы осваивали катакомбы, прорывали штольни, закладывали взрывчатку. Рушились крепостные стены.

Мятежники не сразу раскусили подземную тактику. Республиканцы маскировали взрывы артиллерийскими налетами.

На гром подземный Франко ответил громом с неба. Его. истребители снижались над окопами. Потери республиканцев росли. Командование оставалось без резервов.

Прикрываясь авиацией, неприятельский штаб перебросил свыше 100 тысяч солдат. После небывалых бомбежек мятежники ворвались в Теруэль, добивая на улицах окоченевших раненых…

После трагедии под Фуэнтес де Эбро Вальтер зачастил в 15‑ю интербригаду. Не только сознание своей вины — оно гнездилось прочно, — но и желание покалякать с земляками из входившего в бригаду батальона имени Димитрова. На «польские посиделки» собирались и домбровчаки. Их 13‑я бригада на Эбро и под Теруэлем нередко соседствовала с 35‑й дивизией, многие помнили Дюбуа–Доманьского, дружили с солдатами и командирами из Польши.

«Посиделки» обычно у Тадеуша Ковальчика, филолога из Краковского университета. Полиглот Ковальчик владел арабским языком и был незаменим в случаях, когда марокканцы все же попадались в плен.

Вальтер услышал, что Тадеуш ранен и, прихватив бутылку вина, плитки шоколада, отправился в гости.

Ранение оказалось неопасным, Ковальчик со стаканом вина в левой руке (правая на черной перевязи) рассказывал подробности.

Натолкнувшись в темноте на патруль, он принялся выяснять: «Кто вы?» Патрульные поинтересовались:

«А вы?» Патруль — это были франкисты — дал очередь из ручного пулемета. Ковальчик с простреленной рукой ретировался.

— Всему виной мой испанский язык.

— Заблуждаетесь, — поправил Вальтер. — Это из–за интеллигентской манеры сперва спрашивать, потом доставать пистолет…

Сказал и осекся. Вопреки обыкновению, его шутка никою не развеселила. Пошутил беззлобно, ради красного словца. Он питал простонародное уважение к интеллигентности и сам не жаловал острот подобного толка. Сорвалось нечаянно и неуместно.

С недавних пор его земляки болезненно реагировали на любое замечание об интеллигентности, непролетарском происхождении, близости к партийному руководству.