Сколько стоит человек. Тетрадь девятая: Чёрная роба или белый халат

Персонал? Пожалуй, все недоделки не имели бы значения, будь во главе больницы дельный начальник и расторопный завхоз. И если бы все работали с душой. Но в том-то и беда, что всего того, что было в старой больнице, здесь нет.

Начальник больницы Елизавета Ивановна Урванцева, в полувоенной форме и сапогах, производила впечатление фельдфебеля в юбке. Грубая и бездушная, она ценила только дисциплину и безоговорочное повиновение.

Привожу пример. Это мелочь, но «в капле росы отражается солнце».

Канализация (как, впрочем, все в этой новой, но рассчитанной исключительно на заключенных больнице) была неудачна. Чуть что она засорялась, и получалось что-то вроде «антиперистальтики». Из унитазов текло через край…

Тут-то и поразила меня Елизавета Ивановна. Она отдала приказ: всему среднему медперсоналу явиться за получением инструкций!

Вере Ивановне Грязневой это не пришло бы в голову. Она бы просто сказала то, что хотела сказать, и к ее словам, безусловно, все бы прислушались.

Мы выстроились шеренгой и с удивлением услышали:

— Вы должны следить за больными, идущими в уборную. Они засоряют канализацию! Каждый, направляясь в сортир, несет в руке кто — кусок ваты, кто — бинта, а кто — обрывок бумаги. Так вот, вы должны это отобрать!

Все с удивлением переглянулись. Разумеется, единственным, кто решился ответить, была я.

— А чем же, вы думаете, они подотрутся? Полой халата! А халатов — один-два на палату, то есть на двенадцать человек. Во что превратится халат? Да халаты и так — тьфу! И так они ими подтираются. Я бы, напротив, стала всячески поощрять чистоплотность, снабдила бы больных хоть каким-нибудь подтирочным материалом. А чтобы не засорялись унитазы, достаточно поставить рядом ведро. Хотя бы банку от сгущенного молока емкостью десять литров. Ведь их выбрасывают на свалку!

Это первая коллизия. Отношения были испорчены.

Хирургическое отделение в лицах

Кузнецову, главному хирургу, я была нужна как художник-иллюстратор. Он собирался писать монографию об оперативном лечении выпадения прямой кишки. Выпадение, вернее выворачивание, прямой кишки в момент дефекации и просто при любом напряжении, натуге — явление в лагерях весьма распространенное. Истощение, полное исчезновение жировой клетчатки, и все это при непомерно тяжелой физической работе, — причина этого явления. Кузнецов решил устранить этот дефект оперативным путем. Раньше это никому не приходило в голову. В этом и заключался его научный труд, который я снова должна была иллюстрировать, как это я уже делала, когда он — тоже оперативным путем — лечил энтериты, вырезая метрами участки воспаления тонкого кишечника.

Можно было не бояться, что «подопытных кроликов» не хватит. Он ходил на консультации по всем лаготделениям, узнавал через местных эскулапов, есть ли жалобы на «выпадения», и рекомендовал направлять таких больных (вернее было бы сказать — истощенных) в ЦБЛ. «Кроликам» обещали, что не придется больше пальцами, да еще на морозе, вправлять кишку, выворачивающуюся наподобие чулка!

«Кролики» валом валили! Доходяги были рады любой ценой попасть в больницу. Лежать, отдыхать, три раза в день получать питание и настоящий хлеб, а не лагерный суррогат — пусть же за все это блаженство доктор режет и шьет все, что ему угодно!

Поначалу и меня эта идея увлекла. Но вскоре я к ней охладела. Правда, кишка больше не могла вывернуться, но какой ценой? Ее подшивали к апоневрозу, то есть к «изнанке» позвоночника у основания копчика. Как-никак, это полостная операция. И есть ли уверенность, что кишка не оторвется или, что куда страшнее, не порвется при запоре?

Еще хуже был второй способ: кисетный шов на анальное отверстие. Если рана инфицировалась и образовывался парапроктит, тогда Кузнецов переводил больного в гнойное отделение к другому врачу и больше не интересовался его судьбой. На какие мучения обрекал он доверившегося ему бедолагу?..

Хирургический корпус ЦБЛ занимал большое двухэтажное здание, и контакта с другими отделениями у нас вовсе не было. По-моему, это плохо. Особенно в том случае, когда старший хирург хоть и виртуоз ножа, но откровеннейший профан в том, что касается неразрезанного пациента! Анаш старший, Кузнецов, еще и ненавидел терапевтов и не признавал врачей узких специальностей. Что ж, может, его симпатии на стороне хирургов? Я стала присматриваться к хирургам.

Его жена в счет не шла: в хирургическом отделении была она тем, что у фармацевтов называется «наполнителем».

Глебова Надежда Алексеевна. Маленького роста, старательная, очень себе на уме. Она еще не решила, на чем остановить свой выбор — на хирургии или гинекологии.

Пуляевский, или, как его называли, Пуля. Парторг. Отвратительный тип. Старый дурак, окончательно выживший из ума.

Это плеяда далеко не ярких, зато вольнонаемных врачей.

Яркими личностями были врачи-заключенные.