— Ты — причина, по которой люди не голодают сейчас. Твои, а не мои реформы дали людям хлеб.
Дойл тоже налил себе вина и облокотился плечом о стену. Кому какое дело было до его реформ, его идей и его побед. Достаточно было того, что на улице старухи шептались, будто в ночь его рождения бушевала буря, молния ударила в шпиль замка — и на землю пришло само Зло, но Всевышний не позволил ему скрыться среди обычных людей, наградив уродством без меры.
— Отпусти меня на север, — сказал он вслух. — Дай в подчинение северный гарнизон Креггот и замок Коготь. Я наведу порядок в землях вольных лордов, прекращу раз и навсегда набеги великанов, а заодно не буду мозолить здесь никому глаза.
— Мы уже говорили об этом. Мой ответ прежний — нет. Ты нужен мне здесь, брат.
— Не нужен. Тебе нужна любовь подданных — это лучший рецепт против заговоров и интриг. А у тебя каждый второй милорд совета думает о том, как бы меня поэффективнее прикончить. Я уверен… если я уеду отсюда, твоя жизнь и жизнь твоего наследника будет в куда большей безопасности.
— Хватит, — голос Эйриха вдруг стал твердым и жестким, а сам он чертами и поставом головы неуловимо напомнил отца, — я требую, чтобы вы прекратили этот разговор, принц Торден.
Эйрих нечасто называл его так.
— Слушаюсь, — ответил он, — мой король.
Эйрих улыбнулся — и сходство с отцом пропало.
— Выпей со мной за будущее нашего рода, Дойл. За моего наследника.
Дойл поднял кубок и осушил его до дна. Эйрих тоже выпил, а потом спросил:
— Что ты выяснил о леди Харроу?
— Ты хочешь поговорить о ее несомненных женских достоинствах?
— Нет, о твоих подозрениях.
Когда он этого желал, Эйрих мог быть крайне проницательным.
— И не думай, что я поверил, будто ты очарован ею. Прости, брат, но я убежден, что женщину, которая покорит твое сердце, ты просто выкрадешь из родного дома и утащишь к себе в покои, а не станешь приглашать на прогулки.
— Я не варвар, — Дойл ухмыльнулся, — но, возможно, ты прав. Я действительно подозревал ее… Однако сейчас эти подозрения не важны. Тебе уже сообщили…
— Что в тебя стрелял человек из гарнизона Шеана? Да. И я желал бы знать, почему он это сделал.
— Узнаешь.
Дойл хотел было пойти в темницу сразу же — чтобы не заставлять стрелка Тони Райта ждать, — но разговор с королем (а особенно короткий обмен репликами с королевой) разозлил его, эта злость тяжелым грузом легла поверх ночи, полной мутных сновидений, и прибавилась к волнению, которое вызывала в нем леди Харроу. Злость, бессонница и волнение — худшие советчики при допросе.
Зато теперь, отдохнув немного и сбросив тяжесть злобы и напряжения, он мог заняться самым актуальным из имеющихся дел — поиском ответа на вопрос: кто и зачем хотел его убить, если только Тони Райт — не спятивший фанатик.
Глава 9
Подземелье замка было выморожено насквозь — от дыхания в воздухе повисали облачка пара. Ноздри щипало.
Дойл повел плечом и неспешно спустился вниз. По раннему времени он не ожидал застать в темнице никого, кроме смены охраны, но ошибся: ему навстречу вышел, сгибаясь в поклоне, Рикон.
— Милорд сегодня плохо спал? — спросил он.
— Милорд не спал вовсе, — отмахнулся Дойл. — А тебя что принесло сюда?
— Я осмелился задать несколько вопросов человеку, который стрелял в вас.
«Задать несколько вопросов» на языке Рикона обычно означало «переломать все кости, вытряхивая правду», поэтому Дойл напрягся. Но Рикон его сразу же успокоил:
— Мне передали указания милорда. Райта не подвергали… интенсивным методам поиска истины.
— Проводи, — сказал Дойл и, вопреки этому, первым пошел к красной камере. Она пока была пуста. По знаку Дойла, ее отперли, внутрь занесли тяжелый деревянный стол, бочку воды и жаровню. Она предназначалась для того, чтобы раскалять в ней клещи и прочие инструменты для того, что отец Рикон деликатно называл «поиском истины», но Дойл сразу же велел поставить ее поближе к столу и сел так, чтобы почти прикоснуться к ее горячему боку больной ногой.
Райта приволокли — его еще не допрашивали, но уже как следует избили. У него заплыл глаз, на щеках воспалялись кровавые следы ударов чем-то тяжелым. Возможно, железной перчаткой.
— Оставьте, — велел Дойл, когда Райта начали приковывать к стене.
Он часто так делал — оставлял подозреваемому видимость свободы, хотя бы такую жалкую, как отсутствие кандалов. Это мешало особо упрямым идти на принцип и упираться до последнего — хотя бы потому что они в глубине души понимали: каким бы адом ни был допрос, все может стать еще хуже.
Райт поднял голову и посмотрел, но без того вызова во взгляде, который так разозлил Дойла. Сейчас это был взгляд напуганного и уставшего человека — никакой звериной ярости и злобы.
— Итак, — произнес Дойл, разглядывая Райта, который пытался встать на трясущихся ногах, — Тони Райт, замковая стража. Успешно показал себя в последней военной кампании, после этого два года служил королю Эйриху в Шеане. А вчера совершенно нелепым способом попытался застрелить меня из арбалета. Зачем, Райт?
Райт прищурился и выдохнул: