Она не хотела этого слушать, но выбора не было. К тому же все это правда.
– Все его планы. Годы борьбы. Он вставал до рассвета и шел разгребать снег. Пытался найти надежного помощника. А когда прекращались поставки и он не мог обслужить клиентов! Ему постоянно приходилось ломать голову над тем, как оплатить очередной счет.
Она прервала его, положив руку ему на горло.
– Но ты говорил, что у них было достаточно денег, чтобы делать сбережения.
– Не сразу. Сначала, когда я поселился у них, мне приходилось ходить в купленном у кого-то пальто, потому что другого они не могли себе позволить. Меня-то это нисколько не огорчало – в то время я обрадовался бы чему угодно. Но я никогда не забуду, какое выражение было на лице тети Герти, когда она вручала мне это пальто.
– О, Грейндж. Как мне жаль их.
– Я не хочу, чтобы они снова очутились в том же положении.
Когда Грейндж замолчал, его слова, казалось, остались висеть в воздухе и заполнили все пространство комнаты. Она могла бы заговорить о чем-нибудь другом, но не хотела.
– А чего ты для них хочешь?
– Свободы. Чтобы они могли начать новую страницу. Чтобы им не нужно было вставать ни свет ни заря. И чтобы я никогда не видел у них таких лиц, как сегодня.
– И ты думаешь, что все так и будет, если они уйдут от дел?
– У них еще остались сбережения. Если Герти продаст магазин, я помогу им распорядиться деньгами так, что они больше не будут связаны этими проклятыми делами по рукам и ногам.
Гэллам теперь и так не связан, подумала Сирена. У него больше нет никаких дел. Ему незачем будет вставать по утрам.
Если она что-нибудь не предпримет.
Она ухватилась за эту мысль. У нее достаточно средств, чтобы возместить все убытки, чего не сделала страховая компания. Но Грейндж ни разу не заговорил об этом. Она тоже.
– Может быть, так было суждено.
Он уже говорил что-то в этом роде. Она не могла вспомнить, что тогда ответила. И не знала, что ответить сейчас.
– У него не хватит средств отстроить все заново. И я уверен, что тетя Герти прекрасно представляет себе, каково будет дяде, если ее магазин будет процветать, а у него не будет ничего. Я думаю, она продаст дело.
– А у них достаточно средств, чтобы не работать? Ты уверен?
– Да, если они будут бережливы, а они всегда были бережливы. Никогда не думал, что все так повернется. Никогда. – Он откинулся, привалившись к ней спиной. Сирена обняла его, ощущая его боль, ощущая боль за него. – Теперь нам больше не придется с ним сражаться. Ему потребуются мои советы, и я ему помогу. Я сделаю все, чтобы это несчастье не сломило его.
У Сирены заныло сердце. Еще совсем недавно она не знала о существовании этих людей, а теперь их горе стало ее горем. И она полюбила одного из них.
Нет, она полюбила их всех.
Когда она пошевелилась, Грейндж чуть отодвинулся, чтобы ей было удобнее. Она сидела рядом с ним, поглаживая его по спине, желая, чтобы ее пальцы обрели целительную силу. Грейндж старался развеять кошмар. Даже сейчас, в день пожара, он смотрел в будущее, ставил перед собой какие-то разумные цели.
А единственно разумным, с его точки зрения, было освободить дядю и тетю от труда и ответственности.
Но, может быть, они не этого хотят?
Может быть, без работы, без уз, которые связывают их с городом, жизнь покажется им лишенной смысла.
Она не знала ответа.
Но Грейндж его знал. Этот ответ зрел в глубине его души.
Не говоря ни слова, Сирена поднялась наверх, в спальню. Она все собиралась перевезти отцовскую коллекцию – свою коллекцию – в новый дом, но у нее никак не хватало на это времени. Она достала один из ящиков и поставила его на кровать. Открыв его, она стала рыться в пенопластовых прокладках, пока не нашла то, что хотела. Две белые лошади казались ее вдруг похолодевшим рукам и тяжелыми и хрупкими одновременно. Она подняла статуэтки к свету, любуясь деталями, жалея, что она не знает имени художника, который их сотворил.
Это было в ее одиннадцатый день рождения. Отец специально прилетел домой из Франции, где он работал, ради этого торжественного дня. Мама приготовила лимонный пирог с меренгами, который Сирена очень любила. У нее в гостях было несколько подруг, они все играли на заднем дворе. Отец фотографировал девочек, а мама поднесла к его голове наэлектризованный воздушный шарик, так что у него волосы стали дыбом. В тот день было так много смеха.
Столько любви.
Ее родители любили друг друга. Только они требовали от жизни разного.
Как она и Грейндж?
Непрошеные слезы вдруг застлали глаза. Сирена помигала, потом сдалась и расплакалась по-настоящему. Нет. Только не лошадей.
Когда ей удалось взять себя в руки, она отставила статуэтки в сторону и снова стала рыться в ящике. Вспомнив цены, названные Брюсом, она отобрала китайскую фарфоровую походную флягу, кружку для эля, которой было четыреста лет, и табакерку. У нее дрожали руки, когда она заворачивала вещи в махровые полотенца, взятые из ванной, но, спускаясь по лестнице, она казалась совершенно спокойной.