Сколько волка ни корми

— Идите, идите, — быстро Вран Горану с Зораном и Нереву говорит, останавливаясь. — Я потом к вам подойду. Попозже.

— Я думал, не Зима мысли твои занимает, — замечает Нерев.

— Из-за неё ты, что ли, на месте торчать собираешься? — спрашивает и Горан озадаченно. — Из-за Зимки? Да ты глянь, Вран — Бая на тебя смотрит.

— Да, глаз не сводит, — поддакивает ему Зоран. — Чегой-то ты…

— Ничегой-то, — огрызается Вран. — Я же сказал: идите. Ну? С Зимой со мной постоять решили?

— Ну, Зима — это ничего так, — признаёт Зоран.

— Да, очень даже ничего. Я бы даже сказал…

— Ну вот подождите немного — и сами ей всё скажете. Нерев, уведи их, леса ради.

— Хорошо, — пожимает плечами Нерев. — Как скажешь, Вран.

Переглядываются Горан с Зораном — но с послушным гоготом вперёд трогаются, когда Нерев грубо их в спины подталкивает.

Очень даже хорошо, что Зима уверенно к нему с русалками направилась — не придётся Врану отношение к себе нечисток на глазах у всех лютов проверять. Сейчас с помощью этих русалок он во всём и убедится.

И стоит Вран там, где стоял, и приближается к нему Зима воодушевлённая, внимания даже на Горана с Зораном, сально ей склабящихся, не обращающая, не то что на русалок своих — а стоило бы. С каждым шагом её всё испуганнее они на Врана таращатся. С каждым новым сокращающимся хвостом волчьим всё яснее Врану становится, что вряд ли ему сегодня удастся у костра с Баей посидеть.

— Вран! — весело Зима повторяет, уж совсем близко к нему подходя. — Наконец-то! Уже целый час прошёл — что вы там у стариков делали? Уж думала я, вообще ты не придёшь!

— Да Горан с Зораном… — начинает Вран, не на Зиму — на русалок глядя.

— Ох, хозяюшка, смилуйся, — выдыхает одна из них.

Те самые это русалки, которые гребешками своими несуществующими Врана донимали. Только совсем они что-то теперь, похоже, в игры свои с ним играть не хотят.

— Ох, хозяюшка, отвадь, — лопочет и вторая. — Ох, не знали мы, с кем связались — ох, по незнанию мы с ним водились, ох, не сердись на нас, не по своей воле мы с ним сейчас…

— Что?.. — моргает Зима.

И видит Вран, что всё ещё смотрит на него Бая. И прекращается танец её с водяным причудливый — и хмурится водяной, тоже на Врана глядя, и наклоняется к уху баиному, что-то шептать в него начиная…

Понятно.

— Да Горана с Зораном я, говорю, провожал, — быстро Вран говорит, на Зиму взгляд переводя. — И Нерева. Ты… права ты, Зима — не хочу я что-то в празднике этом участвовать.

— Что?.. — ещё растеряннее Зима повторяет, на глазах сникая. — Но, Вран…

— Да ты не волнуйся, мил…

Протягивает Вран руку, чтобы по плечу её ободряюще похлопать — но искажаются вдруг лица русалок в таком ужасе смертельном, словно ножом он к их шеям потянулся.

— НЕ КРАДИ! — взвизгивает истошно одна, от него отшатываясь.

— НЕ ЗАБИРАЙ! — вопит вторая, в другую сторону Зиму, всё ещё под локти их держащую, дёргая.

— Не нужно тебе наше, уже взял ты чужое!

— Больше не поместится, не поместится, не поместится!

— Хозяюшка, помоги!

— Хозяюшка, защити!

Вырываются русалки из рук Зимы ошеломлённой — и к костру бросаются, продолжая визжать на всю округу.

Ловит Вран не один, не два — несколько десятков взглядов недоумевающих.

— До завтра, Зима, — торопливо говорит он, разворачиваясь — чтобы самого главного взгляда, баиного, не видеть. — Повеселись здесь за меня.

Говорит ему что-то Зима, идти даже за ним пытается — да только так быстро Вран вперёд шагает, что отстаёт Зима очень скоро.

И опоминается Вран только тогда, когда до леса доходит.

И останавливается: ха, вот ты и попался, словно Чомор ему говорит невидимый. Дальше-то одному тебе не убежать. Хотя, конечно, можешь попробовать — я только рад буду, я всегда с тобой поквитаться готов.

И что дальше?

Дальше-то что?

Смотрит, смотрит Вран на лес, перед глазами бесстрастно чернеющий, и бесконечно, снова и снова вопрос этот в голове повторяет.

Что. Дальше?

Не сегодня даже, не завтра — вообще?

Как долго продолжаться это будет?

Сколько ещё раз вот так на грани он балансировать будет, замешательство одно у лютов вызывая? Сколько ещё раз в волка обратится неумелого, в жаре души чужой задыхающегося? Сколько раз у леса вот так же замрёт, вспомнив в последний миг: не дано ему одному в лес этот ступать, не позволено? Сколько раз лесавки от него с криками и проклятиями убегут, вместо того чтобы помощь его принять, сколько раз русалки при одном виде его, при одном движении его, в их сторону направленном, голосить начнут? Сколько таких взглядов баиных на себе он поймает, сколько раз нечисть к уху её наклонится услужливо, не пойми что в него шепча? Сколько раз Солн ласки их в лесу прервёт, сколько раз Бая спросит: «Кто?»

Сколько раз Чая, если бы не погибла она в яме волчьей, Травным бы его назвала?