Сколько волка ни корми

Неужели вот так его жизнь долгожданная у лютов и пройдёт? В недомолвках, в страхе вечном, в угольке души чужой, грудь его грызущем, в землянке стариковской с Бушуем ненавистным? «Полудушник» — теперь понимает Вран, что это значит. И не там, и не здесь. И не человек, и не волк. И не свой, но и не совсем чужой. И не принять, и не изгнать. И гореть, гореть костру этому яркому, всех лютов собой освещать — а Врана в стороне от себя держать, подальше, так, чтобы ни всполоха огненного на него не тратить.

И что делать с этим Врану?

— Всё ещё ничего не хочешь мне сказать? — задумчиво голос баин за его спиной спрашивает.

Оборачивается Вран — и вот она, спокойно на него глядящая, тьмой ночной так же, как и он, окутанная — не светом огненным.

Что, и Баю в тьму эту вечную Вран за собой потащит?

Мотает Вран головой, мысли дурные отгоняя — но понимает его Бая по-своему.

— Ну, я так и подумала, — говорит она. — Что ж. Идём?

«Идём»?..

На лес Бая кивает, последние сомнения его развеивая — что хочет она обратно к остальным Врана сопроводить.

— Не помню, чтобы Солн мне об обычаях ваших по лесу этой ночью гулять рассказывал, красавица, — говорит Вран озадаченно.

— Ага, — отвечает Бая невозмутимо. — И я не помню, чтобы мне о тех рассказывали, от кого все жители лесные и болотные в разные стороны разбегаются, а сами они одни даже в лес зайти не могут. Но видишь, бывает же — не всё мы знаем в этой жизни. Пойдём, Вран. Или ты до утра здесь стоять собираешься?

— Мне-то не трудно, — настороженно Вран отвечает. — И здесь постоять, и с тобой в лес пойти, ты же знаешь, не откажу я тебе никогда — но… Как будто в другом месте ты сейчас быть должна.

— Как будто должна, — соглашается Бая, в лес шагая. — Но как будто поняли все давно, что не всегда я там и с тем, с кем должна быть. Даже хозяева водные это поняли.

«Хозяева водные» — это она водяного в виду имеет, видимо.

— Разумно, — и Вран соглашается, за ней следуя. — И… что именно тебе хозяин водный обо мне сказал? Посоветовал что, может?

— Посоветовал, — хмыкает Бая. — Чтобы подальше я от тебя держалась, вора и полудушника. И больше он мне хотел рассказать — что они все в прозвища эти вкладывают, почему ты всем подряд в лесу нашем не мил, но я сказала, что не стоит. Я сказала: верю я ему, верю я в него, как один раз поверила — так до сих пор верю, и буду я слушать только то, что он сам мне рассказать решит. Дождусь я мига этого великого — не век же ему речами меня сладкими забалтывать да вид делать, что вовсе самого его ничто не смущает? Не думаю я, сказала, что за спиной его и против воли его узнавать что-то о нём справедливо будет. Слухи пусть другие собирают — не для меня это.

Иногда думает Вран: ну как, как лютица ему такая чудная досталась?

— И куда мы идём, красавица? — спрашивает он её небрежно. — Ты смотри, в лесу сейчас осторожнее надо быть: половина деревни в него высыпалась, а другая половина у реки слоняется.

— Уж не тебе меня учить, как во время солнцеворота летнего от людей в лесу ускальзывать, — усмехается Бая, за руку его беря. — Не вчера я родилась, все тропы их излюбленные знаю. Не волнуйся — не помешает нам никто.

Прищуривается Вран.

— И откуда же ты это знаешь, если дома всегда в ночь эту была?

— А кто сказал, что всегда? — пожимает плечами Бая, к кустам сворачивая.

Вот оно как.

И отпускает Вран все мысли тревожные, и полной грудью, от уголька свободной, дышать себе позволяет, воздух прохладный ночной ловя. И не следит он особо, куда идут они, куда Бая его ведёт — просто за ней следует, беспечно рукой своей, его руку держащей, покачивающей.

И рассказывает ему Бая о том, то о сём — о том, например, как смотрела она порой на лютов, с возлюбленными своими у костра милующимися, и думала: а будет ли у неё подобное? Сможет ли она в племени другом, не родном, едва известном, того найти, кто так же души её очарует? Будет ли избранник её, обычаями племени определённый, с такой же игривостью на неё смотреть, с русалками безобидно заигрывая?

Или как ускользала она всегда через несколько часов в лес, тогда ещё близко-близко, прямо у границы холмяной расположенный, и бродила по этому лесу, бродила, бродила — а потом к реке выходила, в которой уж вовсю люди плескались и на берегу свои костры горели. И девушки деревенские, счастливые и обнажённые, с разбегу в воду окунались, и юноши, в кучки взволнованные у деревьев сгрудившиеся, на них немигающими взорами смотрели. И всё таким простым у людей казалось, таким легким…