Сколько волка ни корми

Начал Радей над Враном, кажется, колдовать, Баю выгнав. А Сивер рядом стоял — и за действиями своего наставника наблюдал. Запомнил Вран взгляд его спокойных, сосредоточенных глаз голубых. Запомнил Вран, как усадили его на землю без подстилки всякой, как раздели догола, как ощупывал Радей тело его, как крутил голову его из стороны в сторону, как бормотал себе под нос что-то да мазками широкими гадости какой-то кожу вранову покрывал. Кружилось всё в голове у Врана, ни на чём Вран не мог внимание удержать — ни на вони от мази, ни на движениях пальцев Радея, ни на словах его. Только глаза Сивера двумя яркими пятнами и выделялись. Только свет лунный из оконца крошечного на них падал, совершенно прозрачными их делая.

А потом надавил Радей Врану на грудь, тело его на спину перевернул — и ушёл куда-то…

Приподнимается Вран не без труда, на локоть опираясь. Моргает несколько раз, зрение проясняя. Да уж, чудное местечко — ни кровати, ни печки. Только полки эти, к потолку тянущиеся, только стол какой-то кособокий, низкий, нелепый, под оконцем в сиянии лунном холодеющий. Ни брёвнами стены земляные не обложены, ни пузырём бычьим оконце не затянуто, на погреб это больше всего походит — старый, неухоженный, заброшенный. Может, в ещё один отстойник Врана на границе закинули, только уже для болезных? Наша песня хороша, начинай сначала…

Саднить у Врана рука начинает, косится он на запястье — и вздрагивает от неожиданности.

В ночь первую на границе на славу руку ему ночница подрала — а теперь ещё хуже картина. Словно когти острые по руке его прошлись, да не царапая, — хладнокровно плоть разрывая, длинные, глубокие порезы оставляя. Не способны иголки еловые на такое. Как ножом Врана резали.

Как ножом…

Поднимает Вран другую руку, вскользь такие же полосы кровавые, плёнкой полупрозрачной заживляющей стянутые, замечает, к скуле её подносит — и отдёргивает тут же.

М-да.

Что ж, глазами Вран прекрасно видит, ушами прекрасно храп Сивера слышит — не так уж всё и плохо. Руки двигаются, ноги — тоже, а главное — грудью дышится.

Осталось последнее проверить.

— Сивер, — хрипло Вран выдыхает.

И язык ему повинуется, и уста, хоть и подёргивает щёку с губой верхней. Проводит по губе Вран языком и кривится тотчас: ещё хуже на вкус дерьмо это знахарское, а кончик языка его мгновенно выемку на губе какую-то находит. И досюда Чомор добрался.

Не может Вран сказать, что в дикий ужас это его приводит. Вообще ни в какой не приводит, по правде говоря. И до этого он красавцем не был, так чего теперь горевать? Способен он лицом своим управлять, не перекосило его навеки в ужимке, для глаз отвратительной. Многие ли малой кровью такой от Чомора уходили, многим ли вообще живыми от гнева его уйти удавалось? И в этом Врану повезло.

Только вот куда пояс его…

— Сивер, — повторяет Вран, горло прочистив.

Ответа не следует.

Выдыхает Вран сквозь зубы стиснутые, кое-как дальше поднимается. Совсем рядом Сивер на спине растянулся, руку протяни — и в плечо его толкнуть сможешь.

Так Вран и делает.

— Сивер! — в третий раз он шёпотом громким говорит.

И сам не знает, зачем шепчет — просто как-то… неуверенно он себя здесь чувствует. Чтобы уверенным быть, нужно понимать хотя бы, где находишься — а такой роскоши у Врана сейчас нет.

— Для неглубоких, — невнятно Сивер ему отвечает.

Ну спасибо.

— Что — «для неглубоких»? Сивер. Сивер! Где пояс мой?

— А для глубоких… — глубокомысленно Сивер говорит.

— Куда Радей пояс мой дел? — упрямо Вран повторяет, сильнее Сивера в плечо толкая — так, что дёргается у Сивера голова.

— Радей, отвали, — вдруг раздражённо Сивер отвечает. — Затрахал ты меня уже, хрен лысый. Хоть в сон мой не лезь!

И от Врана в сторону откатывается — чуть ли не под стол.

Хмыкает Вран весело. Вот это заявление.

— Не Радей я, — говорит он, на ноги поднимаясь, чтобы к Сиверу обратно приблизиться — держат его ноги, хоть и неохотно, хоть и пошатывается он взад-вперёд. — Вран это. Слышишь ты меня, дурак сонный? Оставлю я тебя в покое, как только про пояс мой скажешь. Сам-то в поясе лежишь, не стыдно тебе, а? Мне без пояса никак нельзя, иначе…

Иначе побольше, чем Радей, у тебя неприятности возникнуть могут. А ну как Чомор по душу… души врановы сюда заявится, почуяв только, что защита какая-никакая с Врана спала? Не рад никто будет, думает Вран, хозяину леса огромному. Превратит он Врана мгновенно ступнёй своей в лепёшку сплющенную, да лютов с собой заберёт — случайно, не по злому умыслу, под руку горячую они попадут.

— …в общем, просто про пояс мне подскажи, — заканчивает Вран.

— Да-да, — бормочет Сивер. — Поясница коли болит — это, значит… Это определённо что-то значит…

Хорош знахарь.

— Сивер, — уже ногой его Вран толкает. — Сивер, мать лесную, хватит спать! Радей к тебе пришёл, слышал он, какие гадости ты о нём во сне болтал — отвечать тебе перед Радеем теперь, так что быстро глаза открывай!

— Да уж, Вран с Белых болот, — внезапно сверху говорят. — Не думала я, что так многому ты у Моры научился. Знакомые приёмы.

И закрывает луну из оконца лицо Баи улыбающееся.