Скользящая Люче

ФЕЛИКС. Уже нет. Другую ногу. (Вытирает другую ногу и надевает босоножку.)

МАТЬ. Веришь, что всегда любила твоего отца?..

ФЕЛИКС. У меня нет иного выхода.

МАТЬ. Мы были первыми друг у друга.

ФЕЛИКС. Теперь так не бывает.

МАТЬ. А в мое время случалось… В том году я и море впервые увидела. Его окутывал белый свет… Свет исполнения. В нем все и началось. Долго смотрели друг на друга, пока не осмелились прикоснуться. Пока обуздали страсть и осмелились показать ее друг другу… А потом безумно долго учились заниматься любовью… Ничего, что рассказываю?.. О, всё забываю, что ты уже взрослый. Моё тело было упругим и застенчивым, оно долго не хотело впустить твоего отца. Но страсть его одолела. И тогда я взорвалась над морем, и всё залил белый свет… Когда наши тела освоились с радостью близости, которая мешала спать, есть, учиться, общаться с другими, мы научились плавать друг в друге. Отражая образ лежащего под нами мира. Так мы зачали тебя. Чуть смутившись от охватившей нас серьезности. Чуть отяжелев от пробежавшей по коже дрожи… Веришь?

ФЕЛИКС. Верю, мама. Верю.

МАТЬ. Ты иногда приходил, когда мы занимались любовью. Стоял рядом и ковырял в носу.

ФЕЛИКС. Я еще не родился тогда…

МАТЬ. Нет, но уже собирался. И у тебя был маленький светящийся пальчик…

ФЕЛИКС. Не помню.

МАТЬ. Где уж.

ФЕЛИКС. Мам, а Винцас?..

МАТЬ. А что – Винцас?

ФЕЛИКС. Ты его не любила?

МАТЬ. Никогда.

ФЕЛИКС. Тогда зачем?..

МАТЬ. Ведь ты мужчина. Должен бы понять. Похоть…

ФЕЛИКС. Понимаю… Похоть.

МАТЬ. Пять лет ухаживала за твоим отцом. День и ночь жили в вони гниющего тела. Я должна была быть… сильной. А чувствовала себя такой одинокой! Когда вечерами начинала выть собака, сама не всегда сдерживалась. Такой же вой гнездился во мне. Неиспользованное тело женщины становится печальным и непредсказуемым… За это я злилась на твоего отца.

ФЕЛИКС. Я помню, мама.

МАТЬ. Что ты помнишь?..

ФЕЛИКС. Говорила: пойду, принесу масло. И уходила в кладовку. И тогда за столом кусок в горло никому не лез. Ждали, пока с тобой начнется… Ты завывала и била банки. Возвращалась с искусанными руками. Никто не шел в кладовку тебя успокаивать…

МАТЬ. Потому что знали, что человек сам должен справиться со своим воем.

ФЕЛИКС. Мам, я тоже боялся тебя… такой…

МАТЬ. И хорошо, что боялся. Я была страшная. Никогда его не выбирала. Он сам выбрал меня.

ФЕЛИКС. Кто, мама?

МАТЬ. Вой. Что осталось от белого света. Он стирался годами… Как незаметно мы сползли…

ФЕЛИКС. Но теперь ты свободна.

МАТЬ. Нет. И никогда уже не буду.

ФЕЛИКС. Ведь живешь, как хочешь.

МАТЬ. Не могу. Вина. Понимаешь?

Пауза.

МАТЬ. Понимаешь, почему?

ФЕЛИКС. Кажется, да…

МАТЬ. Ждала, когда он умрет.

ФЕЛИКС. Мы все зверски устали, мама. Это никакое не преступление.

МАТЬ. Когда ночью переставал бормотать, замирала: уже?..

ФЕЛИКС. Мам, можешь мне не рассказывать.

МАТЬ. Ты слишком молод, чтобы понять.

ФЕЛИКС. Я понимаю.

МАТЬ. Нет. Только пытаешься понять. Смотри, как меняется море, – то зеленое, то синее, то серебристое… Как мое чувство вины. Оно живое. Дышит. Уходит и мучительно приближается. Бремя на всю жизнь. А началось со света. Такого легкого, что было страшно не выдержать… Испытывал когда-нибудь чувство, что рассыплешься от счастья? На маленькие смеющиеся пылинки?

ФЕЛИКС. Кажется, да…

МАТЬ. Конечно! Ведь это – гены.

6 СЦЕНА

Через полгода. Второй час ночи. Феликс сидит в темноте и тупо смотрит на мигающий экран телевизора. Программа кончилась. Одни только мигающие линии и треск, словно ускоренный образ прибоя. На лестнице послышались шаги. В замке скрипнул ключ. Дверь медленно открывается. На пороге – Люче. Светлый костюмчик и волосы светятся в сумраке. У нее – только ключ.

ФЕЛИКС(не поворачиваясь посмотреть, кто пришел). Закрой дверь. Сквозняк.

Люче закрывает дверь.

ЛЮЧЕ. Что смотришь?

ФЕЛИКС. Море.

Пауза.

ЛЮЧЕ. Чай будешь?

ФЕЛИКС. Нет.

Люче идет в ванную. Слышно, как шумит вода. Через какое-то время выходит с мокрой головой, одета в халат. Останавливается у телевизора, заслонив изображение.

ЛЮЧЕ. Хватит моря. Посмотри на Люче.