Скользящие в рай (сборник)

Аэровокзал, казалось, разбух и трещал по швам от небывалого наплыва людей, желающих немедленно вылететь из страны, он производил впечатление налетевшего на айсберг «Титаника». Машину пришлось оставить за пределами стоянки и буквально пробиваться к входу: благо Глеб взял с собой лишь небольшую сумку через плечо, а вещи Лизы были доставлены на борт частного самолета накануне. Они прошли мимо телевизионной группы, берущей интервью у известного режиссера, который с видом человека, обманутого в лучших надеждах, информировал население о своем отъезде как об акте крайнего разочарования и страха за судьбу своего таланта и семьи. «Я не могу работать среди рабов», – с горькой улыбкой резюмировал он и покатил чемодан по направлению своей лос-анджелесской виллы.

В ожидании рейса люди сбивались вокруг телемониторов, которые транслировали происходящее в режиме реального времени. Многие попросту не могли поверить, что это подлинные события, происходящие здесь и сейчас, а не какой-то вымышленный фильм-катастрофа. «Смотрите, вон, в углу слева бежит, видите?.. О, упал!.. Подстрелили, наверно…» – вырывались удивленные возгласы. Когда боевой вертолет выпустил ракеты в правительственное здание, по всему аэропорту прокатился вопль глубокого потрясения и растерянности.

– Что это у вас такое творится, я не понимаю? – изумилась Лиза, крепко цепляясь за локоть Глеба.

– У нас? Вам и не снилось, – проворчал Глеб. – Давай-ка протиснемся к расписанию.

– Это совсем ни к чему, – заверила Лиза. – У нас частный самолет. Он полетит по собственному расписанию.

Глеб остановился:

– Тогда что будем делать?

То ли из-за переполненности помещений, то ли еще по какой причине, но в здании аэропорта вышла из строя система кондиционирования воздуха, и на всей его территории установилась удушающая влажная жара. Бригада из трех медиков с ног сбилась, приводя в чувство падающих в обморок пассажиров и откачивая грудных младенцев. Ко всему прочему среди отъезжающих, рейсы которых задерживались, пробежал слух, будто самолеты могут вообще не вылететь, что им не дадут. Люди в страхе кидались к справочным стойкам, надеясь получить хоть какую-то информацию, но стойки пустовали, и паника разрасталась сама собой.

– Нам нужно искать ВИП! – почти прокричала Лиза. – Где-то там, на втором ярусе, видишь?

Лестница, ведущая на второй этаж, была блокирована вооруженными охранниками с собаками.

– Туда? – переспросил Глеб.

Лиза энергично закивала и принялась махать кому-то рукой, потянув его к лестнице. Потные плечи, животы, сумки, тюки, дети. «Боже мой, что теперь будет с нашей бедной Родиной?» – выдохнул полный гражданин в голубой панаме, вглядываясь в электронное табло на вылет. Дети, мокрые животы, сумки, тюки, локти. Где-то орал попугай. «С кем же в таком случае военные! Черт меня побери! Ничего не понимаю!» – в азарте вокзальной полемики вскрикивал отрывисто испитой голос, пока его не осадил злой бабий крик: «Ну чего тебе это, дурень ты эдакий! Наш самолет третий раз откладывают, а ты – военные». – «Это потому, что в Вену, – пояснил некий доброжелатель. – Туда еще с застоя неохотно пускают. Евреи-с. Слишком много хлопот».

– Так не бывает! – вырвался из общей суматохи знакомый голос, и прямо перед собой Глеб увидел заросшее двухдневной щетиной, осунувшееся, но безбрежно улыбающееся лицо своего однокурсника Сергея Верника.

– Глеб! – крикнуло лицо. – Ты ли это?

– Как видишь. – Глеб почувствовал себя котом, пойманным за хвост, и с трудом выдавил улыбку. – Здравствуй, Сергей.

– Сколько же мы не виделись, бродяга? В этакой толпище и не обняться!

– Ничего. Кажется, это твоя рука?

– Моя, кажется! – гаркнул радостно Верник и просиял еще лучистее. – Смотри, Маринка, – обратился он к своей кудрявой спутнице, вероятно жене, – это Глеб! Помнишь, я тебе рассказывал? Да ты все помнишь! Мы с ним в таких передрягах, эх!.. Афган помнишь?.. Мы там, Маришка, оросительные системы под пулями прокладывали!.. Мы с Глебом…

– Прости, Сергей, но сейчас мне надо спешить, – сказал Глеб сухо.

– Да? – смутился Верник и, пытаясь успеть сообщить старому приятелю хоть что-то о себе, торопливо прокричал поперек общего гвалта: – А мы с Маринкой из Самары прилетели! Специально! Чтобы помочь, поддержать вас тут, чем можем! У нас-то не лучше! Телевизор тоже смотрим! Знаем! Вот и подумали…

Последние слова Сергей адресовал неизвестно кому, поскольку Глеба уже и след простыл, и тогда, смущенный, хмурый, он потащил жену к выходу.

Присмотревшись, кому машет Лиза, Глеб увидел на втором этаже Феликса Кругеля. На нем был светлый костюм с черной рубашкой, открывающей покрытую седыми волосами бронзовую от загара грудь. Из нагрудного кармана пиджака выглядывал черный платок. Феликс стоял, как скала, положив руки на ограждение, и дымил сигарой. Глаза закрывали темные очки. Он не видел спешащую к нему дочь. В его фигуре читалось монолитное равнодушие ко всему происходящему под ним внизу.

– Папа! – звонко крикнула Лиза. – Эй, мы здесь!

Феликс увидел ее, коротко улыбнулся и подал знак охранникам пропустить. Те расступились. С какой-то необъяснимо пылкой нежностью он прижал к себе дочь, снял очки и некоторое время глядел ей в лицо. Поцеловал в лоб, дотронулся до щеки, затем ласково отстранил и протянул руку ее спутнику. Глеб принял рукопожатие – более крепкое, чем можно было ожидать, – и, слегка кривляясь, склонил голову по-гусарски. В глазах Феликса мелькнула и сразу погасла невеселая усмешка.

– Доехали без приключений? – спросил он.

– Да, папочка, – бойко ответила Лиза, – если не считать этого кошмарного аэропорта.

Феликс печально посмотрел вниз и понимающе кивнул.

– Теперь все, слава богу, позади.

– А впереди – только море, солнце и песок. Так говорит Глеб. – Лиза приподнялась на цыпочки и повисла на плечах отца. – Когда наш самолет?

– Я думаю, скоро… Впрочем… – Он сделал рассеянный жест и прижал два пальца к переносице, как человек, который пытается собраться с мыслями. – Впрочем… вот что, милая, ты пойди в ту дверь и сама все узнай. Номер самолета тебе известен. Кстати, надо заполнить кое-какие бумаги. Вот ты и заполни их пока.

– Что значит пока? А Глеб?

– Он тоже заполнит… После тебя.

Лиза нахмурилась и отступила на шаг:

– Я не понимаю, папа. Мы ведь с тобой обо всем договорились. Все решили. Вчера! Ты мне слово дал!

– Не волнуйся, – вмешался Глеб. – Я заполню после тебя. Вот только сигарету выкурю.

Феликс благодарно глянул на него и добавил с укором:

– Разве когда-нибудь я не выполнил своего обещания?

Секунду-другую она сопела, переводя взгляд с Глеба на отца, как рассерженный ребенок, которому нечего возразить, затем молча повернулась и с независимым видом двинулась в указанном направлении.

Глеб закурил и стал ждать, что скажет Феликс, который в странном замешательстве топтался на месте, попыхивая сигарой и пряча глаза. Потом он надел очки.

– Вы что-то хотели мне сказать? – помог Глеб, которому надоела эта драматическая неопределенность.

Феликс встрепенулся.

– Да, конечно, – сказал он. – Давайте пройдем сюда. – Он указал на приоткрытую дверь. – Ненадолго. Здесь слишком шумно, нельзя говорить. А Лизе, если она быстро освободится, покажут, где мы.

Они оказались в гулком пустом помещении, где, кроме пепельниц на высоких стойках, не было никакой обстановки. Внешнюю стену заменяло огромное стекло, за которым открывалась панорама летного поля. Аэропорт, судя по всему, работал на пределе возможного: самолеты поднимались и садились каждые десять минут.

– Завораживающее зрелище, не правда ли? – сказал Феликс. Стук его каблуков заполнил собой все пространство. Он замер перед окном, держа дымящуюся сигару между двух согнутых пальцев. Сигара описала полукруг в воздухе. – Все как на ладони. Игрушечные машины, игрушечные самолеты. Даже не верится, что внутри люди. Подобное чувство испытываешь в горах. Ты – и горы. Возникает впечатление, будто ты сопоставим с ними. Такой же большой и сильный. А на самом деле тебя из иллюминатора не видно.

– Вас это до сих пор удивляет? – спросил Глеб.

– Да.

– В таком случае вы – неутомимый романтик. – Он подошел к пепельнице, чтобы раздавить окурок. – Или очень опасный человек.

– Почему?

– Потому что каждое ваше изречение можно рассматривать как угрозу.

– Вы первый, кто говорит мне такое. Неутомимый романтик… Надо говорить – неисправимый. А впрочем… неутомимый романтик – еще хуже.

– Не хотел вас обидеть.

– Меня трудно обидеть, Глеб. – Феликс качнулся на каблуках. – Но вам это иногда удается. – Он задумался и, усмехнувшись, покачал головой. – Ну вот, кажется, опять получилась угроза.

Оба умолкли. Глеб достал новую сигарету и закурил. Глядя на него, можно было подумать, что время остановилось.

– Лизу я воспитывал усилиями нянек, гувернанток, элитных колледжей, иностранных преподавателей, – неожиданно глухо заговорил Кругель. – В этом моя неизбывная вина перед нею. Только сейчас я отчетливо понял, что девочка росла отдельно, как цветок в саду, которым любуешься, проходя мимо окна. Ей всегда не хватало тепла. Ее мать слишком рано оставила нас. Теперь об этом поздно говорить, но полнота чувства достигается посредством накопления. У меня не было сил, работа и увлечения сжигали все мое время, хотя я всегда любил Лизу больше жизни. Однажды она позвонила мне и сказала, что у нее депрессия. Я направил к ней бригаду лучших психологов, а сам не приехал, не смог. И вот она выросла. Сама по себе. Рядом со мной, но без меня. Поэтому у меня нет морального права решать что-то за нее. – Феликс повернулся к Глебу, снял очки и убрал их в карман пиджака. – Ее выбор – это ее выбор. Не знаю, чего в нем больше – каприза, любви или страсти, – но это недолговечно, я уверен. Возможно, вы – ее неосознанная месть за все мои спорадические попытки устроить ее жизнь чужими руками. Возможно, это не так. Но как бы там ни было, прошу вас, прошу: поймите ее, отнеситесь к ней с вниманием. – Он поднял руку с сигарой и бессильно уронил ее. – Ведь для вас она точно игрушка. – В его глазах блеснуло страдание. – Я знаю. Она – нет.