Скользкая дорога

Разделав оленей, сижу и наслаждаюсь трубкой. Мальчишки оживлены и веселы. Они азартно спорят, кто первый попал в оленя, толкаются и смеются. Какие же молодцы! Сколько жизни в их раскрасневшихся лицах, сколько задора и азарта в улыбках, жестах и шутливой перепалке. Снова вспоминаю сыновей, остро ощущаю приступ тоски, но прогоняю дурные мысли. Впереди самая неинтересная и тяжелая часть работы охотника — доставка добычи домой. Олени крупные, за сто килограмм каждый. Даже после разделки на каждого из нас приходится килограмм по сорок мяса. Тащить на себе такой груз по снегу за восемь километров (примерно столько мы отошли от Ситки) — утомительное дело. Одно утешает — путь назад идет под уклон. Вяжем мясо к лыжам, веревки к поясам. Пошли, ребята! Теперь задача — засветло добраться домой, закат рано, около четырех вечера, плюс тень от Эйчкомба[82], темно в долине настанет уже скоро.

Сидим на тюках, отдыхаем. До Ситки осталось всего ничего — километра два. Пацаны поубавили веселухи, с наслаждением сидят, вытянув ноги, одежда парит… в лесу, метрах в двухстах от нас затрещала и взлетела сорока. И еще одна. Продолжая улыбаться и не меняя выражения лица, достаю трубку, огниво и, прикрыв естественным жестом курильщика рот руками, (индейцы умеют читать по губам) говорю вполголоса:

— Всем внимание! Двести пятьдесят ярдов от нас, по направлению к морю, в лесу кто-то прячется. Думаю, тлинкиты. Не оглядывайтесь, не делайте резких движений. Пока я раскуриваю трубку, вставайте по одному и спускайтесь в ручей, типа попить воды. Вон там.

Показываю глазами на кусок берега, за которым можно скрыться от наблюдателя со стороны, где я заподозрил засаду.

— А… — начал Жозеф, но я тихо обрываю его:

— Все потом! Делай, что говорю. Давайте, по одному, первый — Ван!

До чего смышленый китаец. Встал, поглядел на ручей, вроде выбирая куда пойти, потом шагнул к краю русла, прыг и только макушка видна. Гляжу, а к его лыжам веревочка привязана и за ним тянется. Когда успел? Чиркаю огнивом, раз, другой, табак в трубке затлел, раскуриваю, пацаны смотрят на меня, ждут команды. Говорю:

— Не торопясь, по одному привяжите веревки от лыж к поясам, только не все разом, а по одному. У кого веревка короткая привяжите к лыжам товарища. Юра первый.

И этот не оплошал, встал и ушел за Ваней. Выпустив клуб дыма, напевно произношу:

— Жо-зеф!

Опп-ля! Третий пошел! Четвертый! Отлично! Встаю с тюка, выбиваю трубку о приклад, достаю подзорную трубу навожу в предполагаемое место засады и командую:

— Тащите лыжи!

Оппа, тюки уезжают вслед за мальчишками. Уже не таясь, сталкиваю свой тюк в русло ручья и спрыгиваю в общую кучу:

— Оружие зарядить, патроны дослать! Ван, заряжай картечь! Если тут засада, то индейцы поняли, что обнаружены. Может, сами уйдут. А нам нужно быстро бежать к Ситке. Снимайте груз с лыж.

Вижу недоумение на лицах, говорю:

— Мясо бросаем. С грузом можем не уйти. Не хватало еще из-за оленей поймать пулю или стрелу.

Ван возбужденно выкрикивает:

— Капитана, я схозу, подыглену! Мозет инди усли!

Мотаю головой:

— Нет! Растащат нас в разные стороны, потом по одному и перебьют! Только вместе держаться! Снимаем тюки, встаем на лыжи! У индейцев лыж нет, на таком снегу мы быстрее.

Китайцы возбужденно затрещали между собой. Смотрю, скинули тюки, разделили мясо килограмм по десять и в поняги, на спины. Ну да, в их понятиях кощунство и святотатство — бросить столько еды. Они в Америку-то от голодухи и сбежали. Жозеф глянул на них и тоже кинул в понягу пару кусков мяса. Ладно, до Ситки чуть-чуть осталось, да и полный рюкзак от стрелы и пули спину прикроет. Готовы? Перезаряжаюсь картечью, Ван тоже. Встаю на лыжи первым в колонне.

— Ван, если меня убьют — ты старший. Убьют Вана — старший Жозеф! Если на самом ручье тоже засада — уходите в сопку до гольцов и через них в город. Пошли!

Быстро идем по руслу ручья. Он не замерз, лениво бежит себе полуметровой лентой в середине двадцатиметрового русла. В самом русле снега немного и он твердущий, вперемешку с песком, а свежий пухляк выдуло отсюда, как из трубы, лыжи стучат по насту. Ручей от дороги отделяет полоска кустов, в которых и не спрятаться на первый взгляд, но я не обольщаюсь — индейцы мастера засад. Опасное место все ближе, вот-вот подойдем, оппа, есть контакт! Я выстрелил картечью по макушкам кустов и заорал:

— Ложись! Без команды не стрелять!

Мальчишки попадали в снег, выставив в сторону нападавших стволы винчестеров. Вынув стреляный патрон, заменил свежим. Сам, не отрываясь, разглядываю предполагаемую засаду. Вот они! Всего двое. Это не значит, что я вижу всех.

— Эй, вы, там, в кустах! Выходите или убью!

Звенящая тишина минут пять. Утекли? Нет. Среди кустов выпрямляются две фигуры в бело-серых оленьих куртках. У обоих луки в руках. До них метров тридцать. Если их не двое и кто-то попробует напасть — хотя бы этих одним выстрелом срежу. Подходят ближе. Так и есть — молодые тлинкиты, ровесники моих пацанов. Задиры и хулиганы, постоянный источник проблем. Впрочем, как у всех и везде.

— Руске?