Скопец

Следующие три тетрадки являли собой свидетельство этой последовавшей за совершеннолетием жизни, той, которую Николай Назарович построил по своему разумению. Было здесь и заграничное путешествие в Германию и Италию — хоть и недолгое, но полное разнообразных впечатлений; были и отголоски коммерческих будней, описания покупок пароходов и домов, разнообразные театральные впечатления, описания широкого круга знакомств в театральной и художественной среде, которым быстро обзавёлся молодой повеса Николай Назарович Соковников. Жизнь у него пошла широкая, разгульная, щедро отмерявшая почёт, уважение окружающих, восхищение и внимание женщин. 28 марта 1863 года Соковников сделал запись, заставившую Шумилова насторожиться: «Сегодня присутствовал на бенефисе Сашеньки Валишевской, сидел по обыкновению в первом ряду партера. Корзину белых роз из магазина Слащёва доставили, как я и велел, к концу второго акта, где она так хороша в роли Клеопатры. Только я собрался пройти к ней в гримёрную, как походит ко мне — кто бы мог предполагать такую встречу! — наш «Дрозд-пересмешник»! Изумились, обнялись — как-никак детство золотое нас роднит; сколько ведь переговорено, сколько передумано всякого! Так и пошло — «а помнишь, а помнишь.»… Потом я его пригласил отужинать с нашей компанией после спектакля, мы в «Дюссо» собирались. Он как-то замялся, но согласился. Сидел в ресторане в конце стола, как бедный родственник, почти не поднимая глаз… И веселье наше его не трогало. Да, полинял шутник, полинял изрядно. Вот что жизнь с нами делает! «Уж кто-кто, а Бездаров своё возьмёт, большим человеком станет,» — так думали и говорили все мы… И что же? Измят, плохо выбрит, сюртучишко на нём старый, глаза смотрят потерянно, он вдов и почти полностью разорён, доживает последнее… ни тебе чинов, ни уважения, ни состояния приличного. А тоже ведь, в Училище кичился своими талантами, важный был, как персидский султан, ещё не на всякой козе к нему подъедешь… И где же они теперь, твои таланты, Дрозд? Большую они тебе службу сослужили? Или прозвище Бездаров более шло к тебе? Я предложил однокашнику пойти ко мне… а хоть бы в работники. А что? Как край подступит, про гордость-то свою надо позабыть, убрать её подальше в сундучок, и не говорить никому, какой ты умный да кругом талантливый. А то даже и в обществе стыдно: что ж ты при своих талантах в люди-то не вышел? Наследство папашино растранжирил, а свое и не нажил! Великий ум для этого нужен! Вот то-то и оно! Я так думаю, что жизнь всех расставила по ранжиру. И потому я в первом ряду партера бенефис г-жи Валишевской наблюдаю, а он во втором ярусе трётся».

По мере чтения дневников Алексей стал обращать внимание на всё более часто попадавшиеся нелицеприятные замечания Соковникова в адрес близких знакомых. Так, весьма ядовитые строки Николай Назарович посвятил некоему Ивану Приходько: «Приходил сегодня поздравить и справиться о здоровье. Знаю я, какое тебе здоровье нужно, хитрая рожа: нельзя ли опять взять? Помучил его от души, предложил опять чаю, долго разговаривал, смотрел в глаза, а в намёках его будто ничего не понимал…". И подобных записей попадалось Шумилову немало: «Пройдоха этот Кожевников! Вчера взял у меня денег — на поправление здоровья, чтоб язву свою лечить, на воды ехать, а сегодня на ужине у Фердинанда нажрался водки до поросячьего визга, да и уснул рылом во французском салате. И никакой тебе язвы! А чего ж не нажраться, коли за всё другим плачено! Проходимцы и врали, присосались ко мне, как пиявки, куда скрыться от них — не знаю…».

Все чаще Николай Назарович на разные лады писал о том, как он устал от всего этого шумного пустозвонства, от этой дружбы, от которой так явно попахивает эксплуатацией. Мечты скопца в какой-то момент всерьёз обратились к тихой семейной жизни, которая рисовалась ему этакой идиллической прогулкой. Его сердце начало жаждать ответного чувства: «Молитва одинокого — просьба и требование; молитва семьянина — благодарность! Добрый взгляд от доброй женской души — это получше, чем хорошо сыграть свою роль, да только оно редко.» Датировалась эта запись 21 августа 1865 года.

«Пятнадцать лет минуло с тех пор… — подумал Шумилов, на минуту отвлёкшись от чтения и посмотрев в тёмное окно, — наверное, именно тогда Соковников сделал предложение Надежде Аркадиевне. Вероятно, её отказ больно ранил Николая Назаровича, хоть он и старался не подавать вида и сделал всё возможное, чтобы окружающие не узнали о его фиаско. Его отношения с актрисой продолжились, сохраняя видимость прежней искренней заинтересованности: он по-прежнему бывал на её спектаклях, она являлась в компании его друзей и разделяла их увеселения. Но, судя по всему, Соковников был не из тех людей, кто мог бы простить подобный отказ.»