Скопец

«Старые обиды если и прощаются, то всё равно не забываются», — подумал Шумилов. — Их можно припрятать, загнать вглубь, сделать вид, что ничего не было, но забыть совсем — нет, такого никогда не происходит. Особенно у женщин. Что ж, это мне даже на руку…» Теперь он ясно представлял, как надлежало построить разговор с базаровской свояченицей.

— Всё же, Кузьма, я пожалуй, взгляну поближе на девицу, — сказал Алексей вслух. — Базаров же проверит, приходил я или нет! Так что показаться в квартире надо…

— Ну, ну, Ляксей, сходи, — усмехнулся дворник, подливая себе ещё водки, — внимательнее следи за Настькой, насчёт сковородки — это не шутка, не думай, взаправду огреть может! Пару раз Настьку в больницу отправляли, а когда Анна Степановна — это вторая жена, покойница, была жива — в Москву какому-то известному доктору возили показывать. В Печоры тоже возили, на отчитку к монастырским старцам, думали, бесами одержимая. Да только всё понапрасну. Голова, как известно, механизм тонкий!

Расставшись с Кузьмою, Шумилов, однако, не отправился в квартиру на третьем этаже, а поворотил домой. Он знал, что ему не следует появляться на глаза Домны Казимировны в одежде приказчика. Тут требовался другой подход.

Шумилов склонялся к мысли, что вероятнее всего как раз в квартире, где проживали Настасья и Домна Казимировна, хранились деньги Базарова и изобличающая его расписка от банкира. Наилучшим поворотом событий следовало признать создание такой ситуации, в которой Домна Казимировна пожелала бы сотрудничать со следствием, другими словами, побудить её к добровольной выдаче тайников Базарова. В любом случае, идти в квартиру следовало только вместе с полицией.

16

На другой день уже в половине десятого часа утра Алексей Иванович Шумилов находился в дежурной комнате Управления Сыскной полиции и терпеливо дожидался появления Агафона Порфирьевича Иванова, находившегося на докладе у Путилина.

Когда сыскной агент шагнул через порог дежурной комнаты, Шумилов вручил ему прочитанные дневники Соковникова. Агафон хотел было попрощаться с Алексеем, но тот, придержав его за рукав, сказал негромко:

— Потолковать бы, Агафон Порфирьевич.

Они спустились этажом ниже, в одну из комнат, занятых агентами.

— Что с Владиславом, почему его не видно? — полюбопытствовал Шумилов.

— Ему Путилин предоставил отпуск. Дело Соковникова с нашей стороны закончено, теперь все карты на руках у прокуратуры. Так что Иван Дмитриевич отправил Владислава погулять, — объяснил Иванов.

Шумилов вкратце рассказал сыскному агенту о результатах своих розысков и подозрениях в адрес Базарова. Разумеется, не забыл упомянуть об обыске в комнате лакея, об обнаруженном паспорте и разговоре с дворником. Иванов внимательно выслушал, затем, подумав немного, проговорил не очень уверенно:

— Вроде бы ничего конкретного…

— С одной стороны, Агафон Порфирьевич, и в самом деле вроде бы ничего конкретного, — вздохнул Шумилов, — но с другой… вы ведь сыщик со стажем! неужели не чувствуете, что становится горячо? Всё в этом деле получает своё объяснение: Базаров прекрасно имитирует почерка, пишет двумя руками и с наклоном в одну сторону, и зеркально… Ему переписать завещание Соковникова и самому себе нарисовать пятьдесят тысяч рублей — пара пустяков, так, разминка клоуна. У него ненависть к Соковникову в душе жила много лет, впрочем, как и у Соковникова к нему, всё это копилось с детской поры. Вы думаете, такое забывается? Базаров не просто ждал смерти своего «хозяина», он к ней готовился. А дурачок Селивёрстов, укравший икону и наличные деньги, просто глупо подставился, своей тупой кражей покрыв куда более значительное и тонко организованное хищение Базарова.

— Чёрт побери, всему верю, что вы говорите. Очень похоже на правду! — Иванов даже хлопнул ладонью по столу. — Что, собственно, вы предлагаете?

— Надо попробовать столковаться с Домной Казимировной. Поговорить официально, строго, пообещать каторгу в случае противодействия правосудию.

Немного потолковав, уточнив детали предстоящего разговора, Иванов и Шумилов отправились на извозчике в Конный переулок.

Зашли во двор, и Шумилов сразу наткнулся на взгляд дворника Кузьмы. Тот явно остолбенел, увидав вчерашнего приказчика в дорогом костюме с золотой заколкой в галстуке. Алексей кивнул ему, давая понять, что не забыл давешнюю встречу, а Агафон, подойдя к дворнику, строго спросил, показывая полицейскую бляху:

— Читать умеешь?

— Так точно-с! — Кузьма стал по стойке «смирно».

— Что написано?

— Сы… сы… сыскная… — заикаясь пролепетал дворник-горлопан, разбирая витиеватое тиснение по латуни.

— Сыскная полиция, братец, — закончил Агафон, поедая строгим взглядом массивную фигуру дворника, бывшего на целую голову выше него. — Ты, оказывается, пентюх, читать не умеешь, твою мать…

— Умею, в-ваше благородие!

— Как звать тебя, грамотей?

— Кузьма Миронов, фельдфебель двенадцатого стрелкового полка в отставке… С правом ношения мундира!